Возвращение Мастера и Маргариты

Вот что еще не до конца продумано, так это семейный вопрос. Если внимательно рассмотреть портрет молодой Серафимы, нарисованный каким–то знаменитым художником, можно догадаться, что была она девушка красивая. Это заметно даже несмотря на сплошные пятна, изображавшие лицо по замыслу не сильно старавшегося живописца. Мазанул тут и там как в голову ударило – вот уже и знаменитость. Поскольку не как другие. Кто, значит смел, тот и съел… Так вот, девушка Серафима Химмельфарб была видная, к тому ж голосистая и в игре на музыкальных инструментах одаренная. Не удивительно, что посватался к ней человек солидный, военный инженер, преподававший в большой Академии. Поженились они еще до революции и в 1911 родилась Варя. Кто знает, как сложилась бы судьба супругов Жостовых, не подайся Николай Игнатьевич в офицеры Красной Армии. Но он подался и проявил себя с самой лучшей стороны. Пока он там воевал с беляками жена ждала, дочку растила, в нужде перебивалась. Стало быть, благополучие нынешнее законно выстрадала. Здесь все правильно. Но что за фрукт такой эта Варенька, если приглядеться? Почему ей–то роскошь привалила? Ни в мать, ни в отца. Красавица, видите ли! Кудряшки как у Серафимы вьются, но светленькие, кукольные, глаза же цыганские с чернющими ресницами. А что толку–то? Финтифлюшка, иждивенка, комсомолка для вида, а в душе – нэпманша! Плевала она, что в коммунальной кухне люди чуть ли не на машинном масле щи варили. Заявится бывало вся в шелках и духах торгсиновских, на стол колбасу толщенную бухнет – розовую с кусочками белого жира, с осколками зеленых каких–то плодов, со слезой, с запахом… Настрогает целое блюдо и утащит в комнату, где уже галдят да смолят папиросы ее друзья – все сплошь артисты и поэты. Рояль бренчит, кто–то канкан приплясывает, аж полы дрожат. Или засядут при свечах и стихи читают загробными голосами. Как же – художественная интеллигенция. Бутылок за этими интеллигентами после по углам целое ведро насобираешь.

Задумала Варвара, конечно, не в фабричные ударницы податься и не в школьные учительши. В актрисы ее призвание позвало. Поступила на учебу в Художественное училище и все пластинки с иностранными операми слушала и при этом разные позы принимала. Она ж собиралась не по радио петь, а на сцене музыкального театра, графинь всяких умирающих изображать и выходить замуж за буржуев. При таком–то отце! Ни соображения, ни сраму. А кавалеры кругом так табуном и ходили. Ребята смекалистые, хоть мозги и набекрень по части искусства. Выгоду свою сразу прикинули. Это ж в обморок можно рухнуть Варькин отец, товарищ Жостов, с самим Лениным запросто за ручку здоровался! Да еще с ним чай распивал и был сфотографирован за этим занятием прямо на веранде в Горках.

Лев Всеволодович, бывший ученик Жостова, к пронырам не относился. Он карьеру через жену делать не стремился, потому что сам был уже в чине и если откровенно сказать – это он ей честь своей любовью оказал. Клавдия его сразу заприметила и из всех Вариных ухажеров в приятную сторону выделила. Во–первых, красавец. Стать могучая, а голос мягкий, заботливый, певучий и глаза ласковые. Завиток русый со лба откинет и застенчиво так улыбнется: "Чем могу содействовать в ваших хозяйственных заботах, уважаемая Клавдия Сильвестровна?" На кухне то сковороду горячую из плиты выхватит, то чайник тяжелый потащит. Да все с душой, а не с расчетом. По доброму. Во–вторых, человек он солидный, не молокосос–оболтус. К Жостову, как учителю и наставнику, с почтением относился, но без лишнего подобострастия. Под окном раскрытым среди кустов сирени статьи его взволнованно так обсуждал. Вроде даже с автором спорил, а тому нравилось. И Варьке–пустозвонке инженер приглянулся. Быстренько были отставлены другие кавалеры и уже сидели голубки вдвоем под абажуром и пластинку слушала, где итальянская гулящая барышня вначале влюбилась по–настоящему, а потом умерла. И уж очень красиво пели оба – больная и ее ухажер несчастный, отцом обманутый.

Лев тоже голос имел музыкальный и частенько подпевал Варе в романсах. Таким образом вскоре возникла у девятнадцатилетней Варвары и тридцатилетнего Льва Всеволодовича большая любовь. Дело завершилось законной свадьбой и маленьким Михаилом через положенные девять месяцев. Тем самым крохой, что лежал сейчас, спеленутый, словно мумия, в своей желтой колыбельке. Рядом простиралась широченная кровать для супругов под текинским ковром на стене. Светился на тумбе розовый абажур, хрусталями обвешанный, отражался в тройном зеркале над Варвариным комодом. А на нем! Ох, мамочки, чего только не накупила в буржуйских магазинах комиссарская дочка! Духи и пудра с шелковой кисточкой на фарфоровой крышке, помадки для губ, флакончики с лаком, чтобы ногти красить! А в ящике хранились блестящие щипцы для завивки ресниц и маникюрный набор в атласном ларчике. Не говоря уж о чулках фильдекосовых тонюсеньких и белье с широким немецким кружевом. Какой уж тут мужчина устоит, будь он хоть семи пядей во лбу и несгибаемым коммунистом.