Внезапно меня охватила страшная тоска; мне начало казаться, что я вновь стала двенадцатилетней девочкой, которая с ужасом понимает, что со смертью последнего близкого человека она осталась одна на всем белом свете. Опять одна.
– Конечно, не нужен, – сказала Гейб. – Он твой. Мне очень жаль, Дэнни. Я знаю, как ты его любила.
Я скривила рот, словно съела что-то кислое. Любила.
«Я сама не знаю, любила я его или нет».
– Спасибо, – каким-то чужим голосом ответила я.
Как странно изменился мой голос – теперь он звучит хрипло и тяжело, словно говорит кто-то, перегруженный энергией. Теперь я поняла: если бы мой бог на время не лишил меня демонской силы, я разнесла бы все здание. И не только здание.
Может быть, что-нибудь еще.
Точно – что-нибудь еще.
– Не надо, Дэнни, – серьезно сказал Эдди, внимательно глядя на меня.
Он сутулился, словно ему на плечи свалился тяжелый груз. Ветер трепал полы его пальто, ерошил волосы.
– Не надо себя мучить.
«Не надо себя мучить? Не надо себя МУЧИТЬ?»
– А кого мне еще мучить? Вы что, ничего не понимаете? Я сама стала жертвой, если вы этого не заметили! Каждый, кто связывается со мной, погибает, рано или поздно. И вам лучше держаться от меня подальше…
Я не замечала, что кричу во весь голос, пока Гейб, подойдя ко мне, решительно не закрыла мне ладонью рот. Ее темные глаза – глаза человека – смотрели прямо в мои глаза; Гейб была значительно ниже меня ростом, но я сидела на ступеньке машины, поэтому наши лица оказались на одном уровне. Я почувствовала ее дыхание, запах благовонной смолы и духов. От меня исходил запах демона – смесь мускуса и специй. Зрачки Гейб слегка расширились, и только.
– Заткнись, Данте, – тихо и отчетливо сказала Гейб. – Мы возьмем твой ховер. Ты поедешь к нам, вымоешься, а потом мы поедем в больницу. Мы поймаем этого подонка и, когда он будет в наших руках, сделаем с ним такое, чего не снилось даже самому лютому оборотню. Это я втянула тебя в расследование, и, если тебе обязательно нужно кого-то обвинять, обвиняй меня; потом, если захочешь, мы с тобой проведем спарринг-бой. А пока, солнышко, будь любезна, помолчи. Тебе все ясно?
Смешно, честное слово. Охренеть можно, до чего смешно. Я – наполовину демон, гораздо сильнее и быстрее Гейб, я наделена такой силой, что могу разнести целое здание. Внезапно я почувствовала такой голод, что у меня даже засосало под ложечкой. И все же не от голода тряслись мои руки, тряслись так, что мне пришлось крепко вцепиться в рукоять меча.
Я уставилась в потемневшие, с расширенными зрачками глаза Гейб. Мне были хорошо видны золотистые искорки, мелькавшие в них, веснушки на ее точеном патрицианском носике. Ее аура накрыла меня, успокаивая и утешая. Аромат ее духов пробился сквозь пряные запахи демона, и я благодарно вдыхала его.
Гейб смотрела мне в глаза.
Так пристально я вглядывалась только в одни глаза – излучающие ослепительный ярко-зеленый свет. Мы с Гейб давно уже понимали друг друга без слов; вот и на этот раз нас обеих вдруг словно ударило электрическим током. Редчайший вид общения, так у меня бывало только с Анубисом; даже с Джафримелем все было по-другому, когда он, взяв меня за плечи, вглядывался в мое человеческое лицо. Нет, у нас с Гейб был чисто женский вид общения, как, например, понимают друг друга женщины, прошедшие через муки деторождения.
Конечно, я не рожала и все же прекрасно знала, что это такое. Это знает каждый ребенок. И каждая женщина.
– Я с тобой, Дэнни, – прошептала Гейб. – Мы должны поехать в больницу. Ты сама знаешь зачем.
Перед глазами все поплыло. Это был не шок, это были горячие слезы. В глазах Гейб не было жалости, только горе и сострадание.
Я медленно кивнула. Она отняла руку от моего рта, затем протянула ее мне – и я ухватилась за ее пальцы.
Эдди напрягся. Он ничего не сказал, когда Гейб помогла мне подняться.
В воздухе стоял тихий гул приборов, следящих за работой пульса и легких. Кожу царапала энергия человеческой боли. Псионы не любят больниц. Никакая, даже самая передовая, технология не в состоянии скрыть тот факт, что в больницу попадают те, кому плохо, а когда им становится совсем плохо, они умирают. Даже некроманты, которые видят смерть чуть не каждый день, даже они не любят, когда им напоминают, что все мы смертны и что когда-нибудь он или она отправится той же дорогой, по которой уходят его клиенты.
Палата была совсем маленькой, зато отдельной. В ней было даже окно, через которое пробивался дневной свет, и виднелись облака, собирающиеся на севере. Мы находились на третьем этаже; занавески были распахнуты; под ногами был ровный голубой пол… и был Джейс Монро, который лежал на кровати, дыша спокойно и ровно, словно заводная игрушка, которую уложили на белые простыни и закрыли шерстяным одеялом. Его волосы поблескивали; он выглядел расслабленным и помолодевшим лет на десять.
Рядом с кроватью стоял стул. Эдди встал у изголовья, а я опустилась на колени рядом с Джейсом.