Возвращение миледи

– Вряд ли! Прошка всю жизнь безбожником прожил! – покачал головой Иван Трофимович.

– А за обезболивающее? – подумав, спросила я и сама же уверенно ответила: – Да! За это Конюхов все, что угодно, напишет и подпишет!

– А вот это, на мой взгляд, куда надежнее, чем душеспасительные беседы отца Геннадия, – одобрительно кивнул участковый.

Я достала телефон и набрала номер Базарова.

– Виктор Евгеньевич! – сказала я, когда он мне ответил. – Я напала на след!

– Слава богу! – воскликнул он.

– Но, чтобы получить необходимые сведения, мне нужны три упаковки самого сильного обезболивающего и шприцы к ним, – тут же охладила я его пыл.

– Сделаю! – тут же с готовностью заявил он. – Когда надо?

– Немедленно! Я сейчас в деревне Вязовка Тарасовского района, так что отправьте с этим сюда какого-нибудь парнишку, а я его буду у участкового ждать.

– Считайте, что он уже в пути! – сказал Базаров и отключился.

– Ну вот! – удовлетворенно сказала я. – Полдела сделано. Где-то через час он точно будет здесь у вас, а я пока в церковь схожу. Попробую еще и вашего священника в союзники завербовать. Так что надолго не прощаюсь.

– Оперативно вы, однако! – удивленно покачал головой Иван Трофимович.

– Так меня еще куча дел в городе ждет, – объяснила я и усмехнулась: – Вот и приходится крутиться!

Оставив Поленова и дальше удивляться, я пошла в церковь, откуда меня какая-то богомольная старушка проводила до дома священника отца Геннадия. Поздоровавшись с батюшкой, моим ровесником, я сказала:

– Отец Геннадий, мне очень нужна ваша помощь в одном богоугодном деле.

– Воистину богоугодном, дочь моя? – спросил он.

– Воистину! – кивнула я. – Дело в том, что много лет назад в этой деревне был убит один парень, Мелентий Жадов. Вину за это возвели на человека, совершенно к этому не причастного. До суда дело не дошло – на несчастный случай списали, но его с тех пор шантажируют несовершенным убийством, и пора положить этому конец, тем более что известен настоящий убийца – это Прохор Конюхов, которому, как я поняла, жить осталось недолго.

– На все божья воля, дочь моя, – наставительно сказал батюшка, а потом с интересом спросил: – Но в чем же ты видишь мою миссию?

– В том, чтобы лиходей покаялся в содеянном и явился в милицию с повинной, – ответила я. – По-моему, это дело самое богоугодное!

– Служение мое в том и состоит, дочь моя, – сказал отец Геннадий и грустно добавил: – Имел я беседы неоднократные с рабом божьим Прохором по просьбе жены его, но закоренел он в безверии своем и не боится наказания божьего. Даже исповедаться не пожелал.

– Мне уже сказали, что он безбожник, – подтвердила я. – Но я к вам по другому вопросу: в свидетели, батюшка, пойдете?

– Не понимаю тебя, дочь моя! – с интересом уставился на меня отец Геннадий.

– Я в том смысле, что не согласитесь ли вы поприсутствовать, когда я сегодня этого раба божьего на явку с повинной колоть буду?

– Дело церкви всемерно способствовать торжеству справедливости, – охотно отозвался батюшка, и даже глаза у него загорелись. – Когда приходить?

– У вас сотовый есть? – спросила я.

– Вестимо, есть! – уже с азартом ответил он и продиктовал мне номер.

– Я вам позвоню, – пообещала я и, спросив, как пройти в школу, отправилась туда, чтобы посмотреть на первую любовь Дроздова.

Стенд «Наши медалисты» висел недалеко от входа. Я сфотографировала на камеру мобильного телефона портрет Дарьи Михайловны Морозовой, очень красивой девушки с неприятным презрительным взглядом, и вернулась к участковому.

– Ну вот! – сказала я. – Получила благословение, и теперь мое дело уже совсем правое!

– Думаете, расколете, Татьяна Александровна? – спросил Поленов.

– На раз-два такта! – уверенно ответила я. – Так что, как только посыльный приедет, мы берем письменные принадлежности, и вперед! И еще Жадовых бы надо привести – их же сына, в конце концов, тогда убили!

– Будут! – твердо пообещал он. – А пока не попить ли нам чайку? Или вы только кофе признаете?

Вряд ли здесь найдется хороший кофе, – подумала я и согласилась выпить чаю.

– С коньячком? – спросил участковый.

– Во-первых, это подарок, так что вы лучше себя и близких побалуйте, а во-вторых, я за рулем, – отказалась я, а Поленов не стал настаивать.

Мы с ним неспешно пили чай под сушки с маком, и он выспрашивал меня о последних городских новостях, когда на улице просигналила машина. Я вышла во двор и увидела уже знакомого мне по театру парня. Он меня тоже узнал и сказал, протягивая газетный сверток:

– Вот! Это вам Виктор Евгеньевич велел передать!

Я надорвала газету и увидела три упаковки ампул и перетянутый резинкой блок одноразовых шприцов.

– С какой же скоростью ты гнал? – удивилась я.

– Так Виктор Евгеньевич сказал «мухой»! Вот я и полетел, – он помахал руками.

– Понизили тебя, значит, за ту историю в театре? – спросила я.

– Хорошо, что не выгнали, – буркнул он. – Я вам здесь еще нужен?

– Нет! Езжай! Только больше так не гони, – попросила я.

– Так теперь уже не надо! – ответил он, сел в машину и уехал.

Я вернулась к Ивану Трофимовичу и показала ему сверток.