"Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском

И Нететти-младший, захотевший реабилитировать имя, наследованное от отца, поневоле стал экспериментировать как бы от противного: отец старался закупорить входы в мозг, сын стремился живыми пробками бактерий закрыть все выходы из мозга. Нететти-младший, над которым тяготел поступок, опозоривший его отца, точно хотел покончить раз навсегда со всеми поступками. Казалось бы, не было человека более чуждого идеям Анонима, учившего об обогащении действительности действиями, - и вместе с тем это и был тот человек, какой был нужен для реализации идей Анонима.

Молодой Нететти вскоре добился получения новой разновидности виброфагов: разновидность эта паразитировала только на двигательной системе нервной сети, селясь как бы между волей и мускулом. Но упрямому исследователю этого было мало: изучая химические процессы внутри двигательных нервных волокон, Нететти установил трудноуловимое различие между хемотаксисами отдельных нервных стволов; обнаружился, неожиданно для самого исследователя, совершенно изумительный факт: волокна, заведующие произвольными движениями человека, давали несколько иные химические реакции, чем волокна симпатической системы и вообще иннерваторов, выключенных из сферы волевого усилия. Старик Нететти, любивший старые философские схемы, наверное, стал бы опытно обосновывать давно всеми отброшенное учение о свободе воли, - но сын его, чуждый метафизическим реминисценциям, шел дальше, не оглядываясь ни на какие схемы: пользуясь все тем же методом хемотаксиса, он как бы переманил виброфагов в систему так называемой произвольной иннервации, и когда свойства этого нового подвида были закреплены, назвал эту своеобразную микрокультуру именем акциофагов, или, как определял он их впоследствии, "пожирателями фактов". Теперь, не рискуя сгнить в тюрьме, можно было инъецировать культуры "пожирателей фактов" внутрь фибрилл нервной системы. Но память о судьбе отца и, может быть, самое соприкосновение с проблемой ликвидации поступков, делали Нететти-младшего чрезвычайно осторожным в области поступков: пройдя обычный путь, ведущий от кроликов и морских свинок к homo[55], перед sapiens он заколебался.

В одно из предвечерних раздумий бактериологу доложили о приезжем издалека, требующем свидания. "Просите". Перешагнув порог кабинета, посетитель сразу же - в три длинных шага - надвинулся на короткотелого итальянца, зажал его пухлую ладонь в своих тонких и цепких фалангах и, наклоняя сверкающие пломбы над вздернувшимся кверху удивленным лицом Нететти, произнес:

- Тутус. Инженер. У вас - мельничные крылья, у меня - ветер - мелево пополам. Согласны?

- Какое мелево? - вскинулся Нететти, пробуя выдернуться из охвативших руку фаланг.

- Человеческое. Само собой. Я сяду. - И гость вдвинулся длинным костлявым телом в кресло. - Давайте мне ваши бактерии, а я вам - мой эфирный ветер, вдувающий в мускулы сжатия и разжатия, - и мы построим всю человечью действительность заново, сверху донизу, - понимаете? Мы рыли туннель с разных концов - и вот встретились: киркой в кирку. Я давно слежу за вашими работами, хотя вы скупы на публикации. Я тоже. Но предугадываю: если соединить ваше все с моим все - они опрокинут все. Вот тут схемы, - Тутус придвинул принесенный с собою портфель,- но ех за in. Ну, покажите-ка мне ваших бацилл.

- Их не так легко увидеть, - попробовал отшутиться застигнутый врасплох Нететти.

- Смысл их видеть еще трудней. Но я вижу, понимаете ли, насквозь и всецело.

Тут есть риск, - замялся было бактериолог.

- Беру на себя, - ударил Тутус портфелем о стол, - к делу. Вот список мускулов, которые надо эмансипировать от нервной системы. Иннервацию растительных процессов, кое-что из аппарата психических автоматизмов, пожалуй, можно бы им оставить: людям. Остальное - под удар эфирного ветра; я закружу все лопасти и мельничные крылья в ту сторону, в какую хочу. О, мои эксы дадут чистый помол!

- Но нужны капиталы...

- От них не будет отбою. Увидите.

Состоялся своего рода конкордат.