Читаем "Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском полностью

К девяти "известняк" стал понемногу собираться. Большая, в беленых стенах комната верхнего этажа распахнула не только дверь, но и два высоких окна, гостеприимно раскрывших створы светящимся пунктирам московских огней. Уже через полчаса над головами качался сизый дым и от уха к уху кружилачья-то вцарапывающаяся в мозг эпиграмма. За спинами гостей, плющась по стене, из-под стекла - окантованные нажимы и разбеги угля и карандаша. В углу меж сбившимися в кучу головами кувыркался каламбурным клубом последний политический анекдот. Среди московского "известняка", рассевшегося по прямоногим скамьям и табуретам, можно было натолкнуться глазом на: модного поэта с лирическим накалом в рыбьей груди; ученого-лингвиста, не размыкающего рта, о котором говорили, что он "молчит на двадцати шести языках"; знаменитого кинорежиссера, которого мысль, выжестикулировываясь, делала похожим на шестирукого Вишну; длиннолицего беллетриста, с ногами, затиснутыми в гетры, на скулах которого дергался тик, а в фразах - "так вот"; мясистый, с седыми заездами лоб маститого критика; глубокое декольте беспредметницы: круглящуюся, будто глаз на затылке, тщательно зачесанную лысину издателя; изогнутую из-под манжеты нервную кисть художника-карикатуриста. Ложечки откружили в стаканах. Лирик встал и, теребя бант над рыбьей грудью, прошепелявил:

- Меня тут просили прочесть э...

Но Стынский, шагнув на середину зала, коротким движением руки перевел глаза гостей от лирика к человеку, высокая и неподвижная спина которого вчерчивалась в темный распахнутый прямоугольник окна.

- Виноват. Сегодняшний вечер мы отдадим человеку, расправившемуся с этим словом: "сегодня". Дорогие пс.-ы, гражданин Штерер, изобретатель времяреза, расскажет нам то, что он найдет возможным рассказать о своем первом пробеге сквозь время.

В ответ на свое имя Штерер повернул лицо к собранию; он продолжал стоять там, где стоял, охватив руками выступ подоконника; из-за его плеч гляделись желтые и синие огни города. Все замолчали. Пауза. В чьем-то пустом стакане жалобно, никелевым всхлипом прозвенела ложечка. Штерер начал:

- Самая грубая схема конструкции, рассекающей время, требует специальных знаний, на которые я не могу рассчитывать здесь, среди вас. То, что изложу, будет похоже на подлинный предмет изложения не более чем (пользуясь словами Спинозы)... чем обыкновенный пес на созвездие Пса. Наука, некогда резко отделявшая время от пространства, в настоящее время соединяет их в некое единое Space-Time[88]. Вся моя задача сводилась, в сущности, к тому, чтобы пройти по дефису, отделяющему еще Time от Space, по этому мосту, брошенному над бездной из тысячелетий в тысячелетия. Если в своих работах Риман-Минковский отыскивает так называемую мировую точку в скрещении четырех координат: x+y+z+t, то я стремлюсь как бы к перекоординированию координат, скажем, так: x+t+y+z. Ведь, подымаясь сюда по ступенькам лестницы, вы вводили в пространство ступенчатость, последовательность, то есть некий признак времени; идя обратным путем, так как примысливая к понятию времени признаки пространства, мы...

В углу под росчерками угля чье-то ухо наклонилось к шепоту; из рук в руки заскользили записочки. Штерер спокойным движением от плеча к плечу оглядел аудиторию:

- Уже непонятно? Не так ли? Попробую еще проще. Время - это не цепьё секунд, проволакиваемых с зубца на зубец тяжестью часовой гири; время - это, я бы сказал, ветер секунд, бьющий по вещам и уносящий, вздувающий их, одну за другой, в ничто. Я предположил, что скорость этого ветра неравномерна. Против этого можно спорить. И я первый начал спорить с собой (мышление - это и есть спор с самим собою), но как измерить время протекания времени; для этого нужно увидеть другое время, усложнить четырехзначную формулу Римана пятым знаком t. Опять непонятно?

На этот раз вопрос растворился в молчании. Записочки лежали, не шевелясь.

- Но как мы относимся к... точнее, как мы движемся в этом неутихающем ветре длительностей? Совершенно ясно как: как флюгера. Куда нас им поворачивает, туда и протягиваются наши сознания. Именно оно, восприятие времени, линейно, само же время радиально. Но я постараюсь обойти термины, постараюсь обогнуть вместе с вами все углы и поперечины формул. Мы держим путь по времени, по ветру секунд, но ведь можно же плыть и на косом парусе, поперек поперечника t, по кратчайшей, по прямой, в обгон изгибу t-мерностей. Ну, как бы это вам яснее...

Глаза Штерера, ища аналогии, обежали стены и, дочерчивая круг, повернулись к провалу окна. Внезапно рука говорящего протянулась вслед за стеклянными створами, в ночь. Кой-кто приподнялся, два-три табурета пододвинулись к жесту.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мюнхгаузен. Свободные продолжения

Приключения барона Мюнгхаузена
Приключения барона Мюнгхаузена

«Прямо из дому отправился я в Россию, в самой середине зимы, совершенно правильно рассуждая, что в зимнюю пору на севере Германии, Польши, Курляндии и Лифляндии проезжие дороги, которые, по свидетельству всех путешественников, еще убийственнее дорог, ведущих к храму Добродетели, должны улучшиться благодаря снегу с морозом – без всякого вмешательства власть имущих, обязанных печься об удобствах населения.Поехал я верхом. Это самый практичный способ сообщения, конечно, при отменных качествах и лошади, и ездока. Тут, во всяком случае, не ввяжешься нежданно-негаданно в поединок с каким-нибудь щепетильным немецким почтмейстером, да и томимый жаждою почтальон не станет самовольно завозить вас по пути в каждый шинок. Оделся я в дорогу довольно легко, и холод порядком донимал меня по мере того, как я подвигался на северо-восток…»

Рудольф Эрих Распе

Зарубежная литература для детей

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза