"Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском

Знакомых было мало. Посещая дом жившей в Тарусе писательницы Софьи Захаровны Федорченко[124], встречались у нее с ее друзьями, простыми, хорошими людьми. Некоторые из них стали и нашими хорошими знакомыми. Меня всегда поражала стойкость и выносливость человеческого духа, его способность, преодолевая тяжелый груз невзгод, обид и унижений, всюду находить скрытую красоту и жадно насыщаться ею. Впрочем, в Тарусе она не была скрытой и находить ее было нетрудно. Недаром этот тихий живописный город слыл излюбленным местом художников и писателей.

Августовские дни постепенно гасли: приближалась осень, хрустальная, нежная. В поле и на кустах протянулись нити серебряной паутины, кое-где на ветвях деревьев проглядывали золотые листья. Все напоминало о близком конце нашей жизни в Тарусе.

Простившись с милыми хозяйками, мы уложили чемоданы и вернулись в Москву.

На вокзале расстались и разошлись по своим комнатам, и это было очень грустно. Мы в первый раз жили вместе в одной комнате, жили счастливо. Я не раз убеждала С. Д. переехать ко мне в мою довольно большую удобную комнату с моим личным телефоном. Он всякий раз ссылался на то, что хочет иметь свой угол, что жизнь в одной квартире, с неизбежными мелкими заботами, безобразным бытом, разрушает очарование дружеских отношений, убивает поэзию чувства; мечтать о встрече, по его словам, - это тоже радость, иногда не меньшая, чем сама встреча. Очень тоскуя в разлуке, он в то же время защищал и ее хорошую сторону: она очищает образ близкого человека. Только в конце жизни, опасно заболев, он переехал ко мне на квартиру, но комнату на Арбате сохранял за собой до самого конца.

Больше всего С. Д. не любил и боялся красивых фраз и внешнего выражения чувств. О самом дорогом для себя: отчизне, литературе, искусстве, - он говорил редко, строго и требовательно отбирая нужные слова. Так же скуп он был на признания и в личной жизни. Однажды он подарил мне англо-русский словарь. На титульном листе стояло указание: "См. стр. 262, 272". Отыскав помеченные страницы, я прочла подчеркнутые слова darling, love[125]. Избегая стертых привычных выражений, он бережно охранял чувства, прикрывая их словами чужого языка. И мне вспомнилось: вероятно, повинуясь той же внутренней потребности, при совершенно иных обстоятельствах, Чехов, умирая, сказал по-немецки: "Ich sterbe"[126].

Начались недоразумения по службе. Шмидт, уезжая в очередную экспедицию, поручил руководство редакцией Лебедеву-Полянскому[127], человеку сухому, ограниченному, лишенному воображения, к тому же перепуганному. Ему всюду в работе сотрудников мерещились погрешности в идеологии, и обращался он с ними, как с чиновниками. Кржижановский не вызывал в нем доверия. К работе его он относился с особым подозрением, докучая нелепыми придирками. Работать становилось все труднее, и С. Д. решил уйти из редакции. После очередной придирки он подал такого рода заявление:

"Считая опыт по превращению меня из человека в чиновника в общем неудавшимся, прошу от должности контрольного редактора меня освободить".

Явно иронический тон заявления вряд ли мог понравиться Полянскому. Он решил ничего не предпринимать до возвращения Шмидта. Вернувшись из экспедиции, Шмидт пригласил к себе Кржижановского. Тон его обращения был чрезвычайно любезен. Он благодарил Кржижановского за хорошую работу, говорил, что входит в его положение, расстается с ним, крайне сожалея, понимая, что при создавшихся условиях работать будет затруднительно.

Только вечером, придя домой, С. Д. открыл трудовой список. Вместо резолюции, которой он ждал: "Уволен по собственному желанию", стояло: "Уволен по освежению аппарата". Такая формулировка не соответствовала фактам, ходу событий и показалась ему крайне оскорбительной. В ином свете представлялся и разговор со Шмидтом. Очевидно, он уступил настоянию Полянского. Что ж, месть чисто по-чиновничьи.

Если бы С. Д. заглянул в трудовой список в редакции, Полянскому пришлось бы выслушать несколько любезных колкостей - все-таки была бы разрядка. Но время было упущено. Ночь и утро не подсказали разумного выхода. Было ясно: удар нанесен в спину, время упущено, после драки кулаками не машут.

Так закончилась служебная карьера Кржижановского в БСЭ. Захлопнулась еще одна калитка.

IX

Кржижановский недолго оставался без службы. Вскоре он уже работал в редакции издательства "В бой за технику".

Летний отпуск решили провести на Кавказе. Ознакомившись с северным побережьем, остановились в небольшом приморском городе Хосте. Здесь прожили две недели. Жизнь своей размеренностью, налаженностью быта и целительным влиянием природы напоминала тарусскую.

Кржижановский впервые видел Кавказ. Этот чудесный край захватил его воображение; хотелось проникнуть вглубь, в самое сердце, увидеть горы, бешеные реки, дикие ущелья.

Обстоятельства сложились так, что в следующее лето он получил возможность осуществить свое желание.