Возвращение Мориарти

Таким склад еще никто не видел. В воздухе стоял аромат цветов, горели лампы, повсюду царило веселье. Отыскать свободное место было проблемой; казалось, вся огромная семья Мориарти собралась здесь, чтобы засвидетельствовать свое почтение и отметить торжественное событие в жизни Пейджета.

Новобрачные сидели за столом, установленным в «комнате ожидания», вместе с Мориарти, Эмбером, Ли Чоу, братьями Джейкобс, Терремантом и Спиром. Справа на небольшом помосте расположились музыканты — пара скрипок, корнет, два банджо, цитра и аккордеон, — готовые разразиться «Счастливой селяночкой», «Иль Корриколо» и «Моной», а потом, когда веселье будет в полном разгаре, добавить огоньку под «Хмельной Хэмпстед», «Топают ножки по Кентской дорожке» и «Моя старушка — голландская кружка».

Ровно в двенадцать ворота закрыли и заперли — все расселись по местам. После полудня, согласно распоряжению Мориарти, доступ был закрыт.

Растянувшиеся по левой стороне столы ломились от угощений: пирогов и заливного, холодных кур и индюшек, ветчины и пикулей. В центре высился трехъярусный торт. Пили шампанское и эль. Закусывали пирожками, бисквитами и заливным. Человек со стороны, наверное, немало бы удивился, увидев все это — казалось, разношерстная компания пытается копировать манеры, стиль и этикет средних классов.

В еще большей степени это подтверждали и выложенные на другом столе свадебные подарки. Каждый приносил что-то свое, но, кроме одной или двух оригинальных вещиц, на всем лежала печать одинаковости. Золотые цепи соседствовали с браслетами и ожерельями, украшенными жемчугами и алмазами; броши — с представленными во множестве колечками; золотые печатки — с подвесками в виде сердечка и золотыми булавками для шейного платка. Серебряных карандашей набралось бы с дюжину, золотых было четыре. Часы — как мужские, так и женские — со всевозможными приспособлениями. Два набора антикварных ложечек для фруктов. Массивная серебряная щетка для волос — в футляре. Пара полевых биноклей. Флаконы «Ройял Перфьюмерис Шипр» и «Нью-Моун Хей».

В целом почти все подарки имели общее свойство: их можно было легко убрать в карман или же быстро изъять из кармана законного владельца. Крупные преподнес сам Профессор: галантерейный набор для Фанни, включавший в себя так же и все те мелочи, которыми постоянно пользуются женщины, и несессер из марокканской кожи с бритвами и прочими принадлежностями — для Пейджета.

Гости, заполнившие склад, являли собой странное собрание: с одной стороны, модно — а некоторые и со вкусом — одетые мужчины и женщины; с другой, наряженные пестро и даже кричаще. Некоторые выглядели нелепо в деловых костюмах; другие, одетые скромно и с достоинством, могли быть людьми свободных профессий, врачами, банкирами и даже политиками. Две эти большие группы плохо сочетались с остальным народом — грубоватым, в поношенных одеждах и стоптанной обуви, с теми, кого ежедневно встречаешь на улицах как Иста, так и Вест-Энда.

Самым необычным для постороннего было то, что все они, при всех их различиях, легко смешивались, общались, смеялись и шутили. Украшенный синяками задира весело трепался с элегантным джентльменом; легко узнаваемая уличная красотка строила глазки пожилому мужчине, который как будто пришел с Биржи; стройная леди в фасонистом платье чокалась с молодым человеком, в котором даже неискушенный признал бы личность с весьма сомнительными привычками.

Пейджет и Фанни словно и не замечали толпы, отвлекаясь только тогда, когда кто-то из служащих Мориарти — а здесь все в той или иной степени служил ему — подходил к столу с поздравлениями, засвидетельствовав прежде свое почтение самому Профессору.

И все же где-то в уголке сознания Пейджета застряли и не давали покоя, как двурогая колючка, тревога и отчаяние. С одной стороны, их с Фанни окружала необыкновенная атмосфера тепла, доброжелательности и нежности; с другой, он никак не мог отделаться от мысли, что его невеста может быть той, которая, подобравшись так близко к Мориарти, уже предала однажды и готова сделать то же самое еще раз. А еще Пейджета никак не оставляло ощущение беспокойства, впервые проявившегося в Хэрроу и с тех пор присутствовавшего в форме постоянно крепнущего понимания, что нынешняя жизнь никогда и ни при каких обстоятельствах не приведет к тому счастью, которого он страстно желал для них обоих.

Сидевший рядом Мориарти принимал подходивших к столу гостей на манер великодушного отца-покровителя: пожимал протянутые руки или принимал объятия, выслушивал любезности или просьбы, сохраняя при этом ту твёрдую, непоколебимую концентрацию, которую демонстрировал всегда. Однако же за привычной маской спокойствия крылась глубоко проникшая тревога. Похоже, никто не обратил внимания на двух мужчин, сидевших во время церемонии на задних скамьях. Он заметил. Заметил и учуял опасность. Это седьмое чувство, способность чуять опасность, пробуждалось в нем и раньше, когда Холмс подбирался слишком быстро. Мориарти не сомневался — эти двое из полиции, и один из них, вероятно, и есть тот самый Кроу.