Возвращение Мориарти

— Не уверен, что их можно вытащить, но если получится, шуму будет много. Начальник тюрьмы относится к надзирателям и охранникам почти так же, как и к заключенным. Если пропадут сразу двое…

— А если они не пропадут?

— Такое невозможно.

— Доверьтесь мне, мой друг. Ничего невозможного нет. С вашей помощью и при вашем молчании братья Джейкобс будут числиться среди заключенных, не находясь в тюрьме. — Мориарти одарил собеседника одной из своих редких улыбок. — Выслушайте, а потом выскажете свое мнение.

Разговор затянулся еще на час и прервался только однажды, когда официант зашел в кабинет, дабы заново наполнить бренди пустые стаканы. Говорили негромко, с серьезными, озабоченными лицами. Элтон часто кивал, и когда обсуждение наконец закончилось, оба улыбались.

На обратном пути Мориарти и Элтону пришлось пройти через главный зал внизу. Теперь он был полон; сидевшие за столиками собрались поговорить, повеселиться, продемонстрировать свое остроумие за бокалом шампанского. Вверху сияли хрустальные люстры, внизу элегантные наряды дам и безупречные костюмы джентльменов соперничали с роскошью обстановки.

У главного выхода возникла небольшая суета. Мориарти увидел невысокого, полного мужчину лет сорока с небольшим, разговаривавшего о чем-то с управляющим. Выглядел он фатовато, и это впечатление только усиливали полные, чувственные губы и рыхлое, одутловатое лицо. Мориарти узнал его с первого взгляда — имя этого человека было весной 1894-го на устах у всех.

Рядом с ним стояли двое молодых людей. Проходя мимо, Профессор услышал адресованную управляющему реплику:

— Если придет, скажите, что Оскар будет в отеле «Кадоган».

Пройдя в двери, Мориарти и Элтон оказались на шумной, запруженной прохожими Пикадилли.

Мориарти всегда нравилось окружать себя такими, как Джонас Фрэй и Уолтер Роуч, — плотными, крепкими, сильными. К сожалению, оба были людьми ненадежными, из тех, о которых говорят, что они служат и вашим, и нашим и всегда готовы переметнуться на сторону сильного. Страх у них всегда уступал жадности, а вседозволенность порождала ощущение эйфории, в котором они и пребывали, счастливо полагая, будто закон не про них — ни тот, что положен для криминальных джунглей, ни тот, что писан для всей страны.

В таком вот умонастроении эти двое и вышли в тот вечер из «Головы монашки», заведения на окраине Уайтчепела, чуть в стороне от Коммершл-роуд, где в компании себе подобных планировали новые дела и обсуждали приятное известие о кончине полковника Морана. Всего в «Голове монашки» собралось десять человек, включая их безоговорочного лидера и его ближайшего подручного — Майкла Грина, более известного как Майкл Культяшка, и Питера Батлера, именуемого также Питером Дворецким, или Лордом Питером.

Отчаянные, честолюбивые, безжалостные, вероломные, хитрые, оба обладали полным набором качеств, необходимых прирожденным лидерам уголовного братства. На протяжении года они тайно работали над выстраиванием организации, которая, как им хотелось верить, превзойдет соперничающую сеть. Следует отметить — и это свидетельствует о лояльности членов семьи Профессора, — что никто из них даже краем уха не слыхал о возвращении Мориарти в родные пенаты. Настроение за столом преобладало приподнятое и даже восторженное; случившийся накануне арест полковника Морана воспринимался как победа, первый успех в сражении за господство.

Майкл Культяшка раскинулся в большом, хотя и малость потертом, кожаном кресле в большой комнате над пивной «Головы монашки». Ноги его отдыхали на столе, вокруг которого с кружками и стаканами сидели ближайшие подручные.

Культяшка был небольшого роста, плотно сбитый, с мускулистыми плечами и плоской, словно какой-то маньяк приложился к ней доской, физиономией. Нос сплющенный, с широкими ноздрями, и болезненно желтоватая кожа выдавали его родство с монголоидной расой. Возможно, мать, молоденькая проститутка, зарабатывавшая на жизнь в районе доков, сошлась с китайским матросом, вследствие чего детские годы Майкла Грина проходили на фоне нищеты, лжи, пьянства, жестокости и всевозможных преступлений, имеющих отношение к мошенничеству, жульничеству и обману.

С малых лет Грину пришлось защищаться, думать и действовать быстро и решительно, отвечать на угрозу угрозой, хитрить и воровать, так что в конце концов это стало второй натурой. Его классами были лондонские улицы, откуда он время от времени предпринимал вылазки за город. Постепенно, с годами, он заработал репутацию человека ловкого и злобного. Тогда за ним закрепилась и кличка, свидетельствовавшая о незаурядном таланте по части маскировки.

У Питера Батлера история была другая. Он и в уголовный мир пришел иным, кружным путем. Родившись в деревушке Лавенхэм в Суффолке, где люди все еще жили по понятиям феодальных времен, Батлер в десять лет поступил на службу к местному землевладельцу и поднялся, пройдя по ступеням помощника буфетчика и поваренка, к семнадцати годам до второго лакея.