Возвращение на родину

Он удовольствовался лишь тем, что глянул на нас, не произнеся ни слова. Потом, круто повернувшись на каблуках, он дал сигнал к маршу, и полк двинулся вперед.

Тут я понял, что они хотят представить нас перед военным советом и официально оформить то, что в грудь нам будет выпущена дюжина пуль и что это было бы сделано незамедлительно, если бы полк оставался в Лонгве. Но, похоже, события не ждали, и союзники не могли терять времени, если хотели опередить французов у Эны.

Действительно, Дюмурье, узнав, что приверженцы Империи овладели ущельем Лакруа-о-Буа, принялся действовать по новому плану. План этот состоял в том, чтобы спуститься по левому краю Аргонского леса до ущелья Дезилет и таким образом иметь в тылу занимающего этот проход Дильона. При таком маневре войска наши будут обращены фронтом к колоннам Клерфайта, идущим от границы, и к колоннам Брауншвейга, которые явятся со стороны Франции. Оставалось и вправду ожидать, что, как только будет снят лагерь в Гран-Пре, пруссаки пройдут через Аргонский лес, чтобы перерезать дорогу на Шалон.

А потому в ночь с 15 на 16 сентября Дюмурье потихоньку снялся со своей штаб-квартирой. Перейдя оба моста через Эну, он со своими войсками обосновался на высотах Отри, в четырех милях от Гран-Пре. Отсюда, несмотря на панику, дважды произведшую на время беспорядки среди солдат, он продолжил движение к Дамартен-сюр-Ганс с целью занять позиции в Сент-Менегульде, расположенном в конце ущелья Дезилет.

Так как пруссаки должны были выйти из Аргонского леса через ущелье Гран-Пре, Дюмурье одновременно принял все меры к тому, чтобы лагерь, расположенный в Эпине, на пути к Шалону, не мог быть взят в случае, если противник атакует его вместо того, чтобы двинуться на Сент-Менегульд.

В это время генералы Бернонвиль, Шазо и Дюбуке получили приказ присоединиться к Дюмурье, а последний нажал на Келлермана, который покинул Мец 4 сентября, чтобы тот ускорил свое продвижение вперед.

Если все эти генералы встретятся точно в назначенное время, Дюмурье будет иметь в своем распоряжении тридцать пять тысяч человек и вполне сможет противостоять войскам приверженцев Империи.

Брауншвейг со своими пруссаками колебался какое-то время, прежде чем окончательно принять план кампании. Наконец они решили, пройдя через Гран-Пре, выйти из Аргонского леса, чтобы завладеть шалонской дорогой, окружить французскую армию у Сент-Менегульд а и заставить ее сложить оружие.

Вот почему лейб-полк так спешно покинул Лонгве и почему мы стали подниматься вверх по течению Эны.

Погода была ужасная, пасмурная и дождливая. Дороги развезло. Мы шли почти по пояс в грязи. Идти вот так, со связанными руками — это мучение! Право, лучше бы они нас сразу расстреляли!

Да к тому же еще скверное обращение с нами, на какое пруссаки не скупились! А оскорбления, которые они бросали нам в лицо! То было похуже грязи!

А этот Франц фон Граверт, который раз десять приближался к нам совсем близко! Господин Жан с трудом сдерживался. Его связанные руки так и чесались! Схватить бы лейтенанта за шиворот и задушить, как какую-нибудь мерзкую тварь!

Мы шли вдоль Эны форсированным[121] маршем. Надо было по колено в воде перейти ручьи Дормуаз, Турб и Бион. Остановок никаких не делалось, чтобы успеть вовремя занять высоты Сент-Менегульда. Но колонна не могла двигаться быстро. Люди то и дело увязали в грязи. И можно было надеяться, что, когда пруссаки окажутся напротив Дюмурье, французы уже будут стоять тылом к Дезилет.

Так мы шли до десяти часов вечера. Провианта было очень мало, а если его не хватало пруссакам, то можно себе представить, сколько доставалось на долю двух узников, которых они вели, как скотину на убой!

Мы с господином Жаном почти не могли разговаривать друг с другом. Стоило нам сказать только фразу, как мы получали удар прикладом по спине. Эти люди действительно жестоки по натуре. Несомненно, они хотели угодить лейтенанту фон Граверту, что удавалось им как нельзя лучше!

Ночь с 19 на 20 сентября была мучительнее всех, проведенных нами до сих пор. Да! Нам пришлось пожалеть даже о наших ночевках в чащобе Аргонского леса, когда мы были еще беглецами. Наконец, перед рассветом, мы дошли до какой-то болотистой местности слева от Сент-Менегульда. Здесь раскинули лагерь, прямо в грязи, утопая в ней на два фута. Никаких костров не разжигали, потому что пруссаки не хотели выдавать своего присутствия.

Над всей этой массой скученных людей стоял ужасный смрад.

Как говорится, хоть топор вешай!

Наконец наступило утро дня — дня, когда наверняка разыграется сражение. Может, Королевский пикардийский полк тоже где-то здесь, а меня нет в его рядах, среди товарищей!

В лагере царило сильное оживление. Курьеры и адъютанты ежеминутно мчались через болото. Били барабаны, играли трубы. С правой стороны слышались выстрелы.

Наконец-то французы опередили пруссаков у Сент-Менегульда!