Возвращение на Трэдд-стрит

Его голос заставил меня открыть глаза. И пока я лежала, пытаясь найти, за что зацепиться взглядом, я услышала пронзительный крик новорожденного. Он словно лента обвивался вокруг мебели и стропил старого чердака. Джей-Джей. Сара. Мой мозг снова и снова выкрикивал их имена, словно мантру, и я с новой силой возобновила борьбу. Я должна вырваться на свободу. Не ради себя, не ради матери, не даже ради Джека. Я должна это сделать ради двух детей, которые только начали эту жизнь и нуждались в материнской любви и поддержке.

Продолжай бороться, Мелли.

– Мама! Открой глаза. Мне нужно, чтобы ты открыла глаза.

Они приоткрылись до узких щелочек, глазные яблоки двигались под веками.

– Мама, пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты открыла глаза и протянула мне другую руку. Прошу тебя. – Я втянула воздух, пока мой разум судорожно искал способ ее убедить. – Если тебе когда-нибудь казалось, что ты должна наверстать упущенное за тридцать три года, то это тот самый момент.

Глаза матери открылись в понимании, рука внутри моей ожила.

– Отпусти колыбель, а затем возьми меня за другую руку. Мы сильнее, чем она. Но мы должны сделать это вместе.

Она кивнула, и ее лоб собрался сосредоточенными складками. Я еще крепче сжала ее руку, а затем крикнула:

– Раз-два, взяли!

Громко вздохнув, она оторвала руку от колыбели, подкатилась ко мне и вложила вторую руку в мою. Я крепко сжала ее, боясь отпустить.

Скряб-вжик-скряб. Моя мать огляделась вокруг, и ее глаза полезли на лоб. Увидев, как на нее наступает массивный дубовый книжный шкаф в деревенском стиле, она посмотрела на меня. В ее глазах были только вопросы, а не ответы, но желание выбраться отсюда быстро подмяло под себя мой страх.

– Камилла? Это ведь ты, не так ли? Пожалуйста, не делай этого. У меня двое детей, и им нужна их мать.

Увы, мои слова были бессильны замедлить наступление мебели и ящиков на крошечный пятачок пространства, где лежали мы с матерью.

– Давай мы отправим тебя навстречу свету. Чтобы ты, наконец, обрела покой.

Где-то вне поля моего поля зрения раздался оглушительный грохот. Я вспомнила сосновый шкаф с его пыльной коллекцией стекла времен Великой депрессии, задвинутый под самое окно, и представила пол, усыпанный яркими осколками. Моя мать потянула меня за руку.

– Скажи ей, что ей нужно услышать, Мелли. Скажи ей то, что вам обеим нужно услышать.

На мгновение я в замешательстве заморгала, пытаясь понять, что она говорит. Странно, ее губы шевелились, но из них исходил не ее голос. «Ты знаешь правду. Ты ее видишь. Но это еще не конец твоей истории. Слушай свое сердце и помни, что иногда, когда кажется, что ты потеряла все, ты обрела желание своего сердца». Я снова моргнула, но на этот раз, чтобы смахнуть подступившие к глазам слезы. И я поняла, что мне говорила Луиза, поняла, зачем она прислала мне сверток с крестильным платьем. Камилла Вандерхорст незаслуженно пострадала, и по прошествии более полутора веков пришло время возместить ущерб.

– Камилла! – крикнула я снова. – Я знаю, что произошло, и я позабочусь, чтобы об этом узнал и остальной мир. Ты не заслужила того, что случилось с тобой. У тебя украли самое дорогое – твоих детей. Теперь я это понимаю. Это твой дом и дом твоих детей. Он принадлежит их потомкам. Я поступлю так, как велит закон и совесть. Обещаю.

Звук движущейся мебели стих. Воцарилась гробовая тишина. Воздух, казалось, ждал, затаив дыхание. Мать крепко сжала обе мои руки. Мы обе повторяли про себя «мы сильнее вас». Когда она заговорила, ее голос был тверд. Узы материнской любви к детям протянулись сквозь время.

– Тебе пора присоединиться к ним, – сказала моя мать. – Пришло время вам снова быть вместе. Твои дети ждут тебя в царстве света.

Электрическое жужжание, носившееся по всей комнате, внезапно стихло, сменившись детским плачем, который я слышала с того дня, как в фундаменте были обнаружены останки новорожденного.

– Ступай к ним, – сказала моя мать. – Ступай к ним и упокойся с миром. А мы здесь позаботимся обо всем.

Вес сундука ослаб. Я смогла столкнуть его с ног и выскользнуть из-под него. Я быстро встала и потянула за собой мать. Вдалеке завывали сирены. С каждым мгновением их вой звучал все ближе и громче. Стук в дверь и крики Джека возобновились.

Услышав шелест тафты, мы повернули головы и увидели фигуру женщины, преклонившей колени у колыбели, теперь прижатой к шкафу, с младенцем на руках. Тонкие складки кружевного крестильного платьица мягко струились на атласе ее пышных юбок. Она взглянула на меня, и ее глаза больше не были пусты. Это были овалы сияющего света. Она держала ребенка, отнятого у нее многие годы назад. Она кивнула нам и, бросив последний взгляд, медленно направилась к окну и исчезла в нем потоком мерцающего голубого света. Чердак вновь погрузился в темноту, теперь в него проникал лишь слабый свет луны.