Возвращение ненормальной птицы.Печальная и странная история додо

Но самым известным среди них стало исследование берегов Южной Америки британским военно-морским судном «Бигль» с молодым натуралистом Чарлзом Дарвином на борту. Интересно отметить, что в апреле 1836 г. «Бигль» на заключительном отрезке своего пятилетнего кругосветного путешествия сделал остановку на Маврикии, который, по словам Дарвина, «был полон какого-то безукоризненного изящества».^{84} Маскаренские острова были захвачены британцами в 1811 г. в ходе войны против Наполеона, и Маврикий переживал бум, подпитанный возделыванием сахарного тростника. На Дарвина, изголодавшегося по комфорту человеческой цивилизации, произвела впечатление столица, отстроенная во французском стиле, где были оперный театр и асфальтовые дороги, и он совершил путешествие по острову верхом на слоне, которого предоставил принимавший его англичанин. Можно предположить, что он слышал про додо, но упоминания об этом нет ни в его описании Маврикия, ни, если на то пошло, где-либо ещё в его рукописях, Однако основное противостояние во время состоявшихся в Оксфорде дебатов по додо было сосредоточено на идеях, которые сам Дарвин спокойно расставлял по полочкам, работая над своим революционным «Происхождением видов…». Если бы вы были натуралистом той эпохи, вам пришлось бы примкнуть к одной из сторон. Вы или поддержите в осторожной либо пылкой манере (неважно, как именно) то, что станет известно как дарвиновская концепция эволюции, или же вы отклоните её в целом и сделаете ставку на защиту предшествовавших ей объяснений разнообразия жизни, вроде тех, что предлагали Бюффон или Ламарк. Или в ином случае вам нужно было бы выработать свои собственные взгляды, которые должны быть последовательными и гибкими, когда встречаются с противоречащими им данными. Додо был идеальным объектом противостояния, потому что его причудливое обличье стало мишенью для аргументов в пользу резко различных точек зрения на причины, которые позволили новому виду произойти от ранее существовавших форм. Те, кто позже принял сторону Дарвина, видели в дронте подтверждение того, что некоторые виды могли произойти от ювенильных форм, которые достигали половозрелости и проходили полный жизненный цикл, совсем не приобретая черт взрослого организма, благодаря особенностям среды их обитания. Это явление, чётко зафиксированное у множества организмов, известно как неотения. С другой стороны, дронт был образцовой лошадкой, на которой выезжали красочные идеи видообразования, с мастерским красноречием выдвинутые Бюффоном. Как мы уже видели, Бюффон предпочитал считать видообразование явлением, которое возникает благодаря различным способам вырождения, которые накладывают на исходную группу среда обитания и особенности размножения.

Выступая перед аудиторией скептически настроенных коллег, склонных отбросить додо как фольклор или плод воображения, оксфордские полемисты воскресили птицу из единственных доступных им свидетельств: разрозненных костей, частичных скелетов, дневников моряков семнадцатого века и прилагавшихся к ним гравюр на дереве, а также из небольшой коллекции вызывающих недоумение портретов додо кисти таких художников, как Хофнагель и Саверей.

Картины, рисунки и гравюры были разбросаны по частным владельцам, антикварам и случайным библиотекам. Из-за этого их было сложно отследить, собрать воедино и изучить как единое целое. Чаще всего изображения додо в произведениях искусства размещались не на натуралистическом фоне, а скорее представляли собой странные коллекции редкостей, собранных в век открытий, а затем размещённые в мифологических или изображающих райский сад композициях, продиктованных вкусами богатых патронов вроде Рудольфа II. Таким образом, додо изображались в компании существ со всего света, что создавало ощущение нереальности додо. Например, на одной из картин Саверея додо показан стоящим возле маленького ручья и с любопытством глядящим на нечто напоминающее маленького угря в воде. В девятнадцатом веке это изображение стало причиной долгих дебатов о том, могли ли дронты быть плотоядными.

Поэтому, чтобы их наблюдения обрели смысл, додологи Оксфорда должны были освободить дронтов от обманчивого контекста исходных картин и ещё раз собрать их вместе. На этих реконструкциях птиц иногда показывали в одиночку. Иногда вокруг них рисовали элементы флоры, которая должна быть в том месте, или же животные и растения, сопровождающие их в исходной работе, были просто показаны контурным рисунком, поэтому зритель знал, какое именно существо было в центре внимания. При всех своих благих намерениях эти процедуры просто создавали ещё больше беспорядка.