Возвращение Орла. Том 2

– Почему – это понятно. Вытравить даже воспоминание о зависимости, о вторичности своей, и почти все европейские народы, как трава под ветром, от этой липовой гордыни согнулись. Почти все. Баски – ярники на Оке, не прогнулись. И ирландцы, то бишь кельты, друиды, упираются. Очевидно одно, – рассуждал разгорячённый Семён, – названия рекам давал один и тот же народ, во всяком случае, говоривший на одном языке, и слово «ока» на всех языках, если они были разными, означало одно и то же. Что? Как говорит Аркадий, на санскрите «ока» – место жительства. Место, где можно жить? Почему же нельзя и в других местах: на Дону, на Висле?.. Или – где обязательно, кроме всех других мест, нужно жить? Для чего? Для чего именно тут? Да всё же в слове! Кроме древнего санскритского «местожительства», ока – око! Названия особенно хорошо закрепляются, когда в одном звучании резонируют несколько смыслов… или первый смысл настолько мощен и уместен, что новые ассоциации с ним рождают и новый смысл слова… Око! Это место для смотрения, видения, некие окна… Ок-но – око – Ока, – опять его пробило мурашками, – смотрения куда? Видения чего? Иных миров? Богов-демонов? Может быть… попутно, попутно чего только не увидишь… Но ведь не случайно они друг от друга расположены с такой географической точностью: от Орлика байкальского до Орлика пражского 6600… Сколько радиус Земли? 6400. По хорде. По дуге как раз 6600! А между ними четыре почти равные части по 1660: Ока московская, Ока уральская, Ока омская, Ока байкальская… но ведь дальше: Ока баскская – 1600 от пражской, и ирландская Ока – 1700, те же четверти радиуса, те же волжские вёрсты! Это же места естественных земных резонансов! Флажолет! Наши пращуры играли на Земле, как на флейте! – Он так вдохновенно раскинул вширь руки и заперебирал пальцами, что у всех в воображении моментально возникла фантастическая картинка огромного шарообразного живого музыкального инструмента с кнопочками-дырочками-родничками, звучаще дышащими на расстоянии в четверть земного диаметра друг от друга, и великое видимо-невидимое племя геомузыкантов, выполняющих роль божьих перстов, зажимающих и открывающих эти роднички на чудо-флейте. На секунду показалось, что даже услышали эту музыку, аккорд из тысячи звуков как будто упал с неба и растворил в себе… но секунда, вечная секунда прошла быстро, оставив где-то в мозжечке место, где теперь будет жить остро-светлая тоска и простое понимание, как всё здесь было – не в эту секунду, а на Земле в её звучащие годы. Понимание ответа на простой, но недоступный никакой цивилизованной философии вопрос: а зачем на Земле люди? Да только и затем, чтобы играть и слушать эту музыку-дыхание, выдохом своего духа открывать и закрывать клапанки-роднички, а вдохом принимать земные звуки в себя и жить этим. Как просто и по-божески! И даже неинтересно, – поймал каждый себя на мысли, – привезли ли людей для этой космической симфонии из глубин оркестровой ямы чужой галактики, или Земля сама из себя выродила себе духо-игрецов в долгой эволюционной муке, или же Бог единовременно, так сказать, в комплекте, как скрипку со смычком, придумал и создал Землю вместе с играющими на ней людьми – это всё за скобками, за тактом; главное, что это райское благодушезвучие было, и был смысл всего и во всём, потому что было животворение: счастливая земля звучала и рожала, люди играли и счастливели…

Флейта, на которой не играют, – так, кусок деревяшки, можно, конечно, настругать из неё зубочисток, сжечь (да сколько от неё тепла?) или, если повезёт гнить в сыром месте, может вырасти на ней какой-нибудь гриб. Мукор… как ныне.

«И было человечество едино и разумно, – итожил Семён размышления, – ведь надо было разуметь, когда в Альпах кнопку нажимать, чтобы она пошла в квинту с байкальским родником. И едино оно было совсем до недавнего времени – вот же она, Ока! – и мукор начал расти на ней не так давно, и сейчас растёт. Зачем Гитлер бомбил Гернику на Оке? Сам-то он знал? Какие мицелисты рулили его мозгами?»