Возвращение призраков

Эш выгнул спину, его зубы оскалились, как в агонии. Сознание, по-прежнему далекое, пытается вырвать его из глубин этого кошмарного сна.

Он пытается сбить лист, прилипший к щеке, как какой-то кровососущий паразит, и тут чувствует, что вещество изменилось: лист стал мягким, и от движения за ним потянулись длинные усики.

Эш отрывает от лица окровавленные куски сырого мяса и бросает на землю, продолжая бежать, не позволяя изнеможению остановить его. Он видит отрубленную руку, и прежде чем она успевает схватить его за запястье, он с криком отбрасывает ее, но тут же перед ним начинает парить какая-то полоска плоти, волоча за собой длинный, мокрый хвост, ища для себя естественное место — это язык пытается проникнуть в его собственный рот. Со скрежетом сжав зубы, Эш обеими руками отталкивает скользкий, противный кусок мяса и отворачивается. Он отбрасывает чужой язык, но к его телу прилипают другие члены, их число быстро растет, словно они собираются задавить его, воспользоваться им, чтобы создать собственную законченную форму. Он отталкивает, отрывает, отбивается от них, но они все прибывают; он скользит по чему-то мягкому и слизистому, какому-то внутреннему органу, который поблескивает в траве и испускает пар. Эш падает, его пальцы зарываются в землю, и он прячет лицо в траве. Он ощущает громадную тяжесть на спине, на шее, на плечах, на ногах, чувствует, как члены скользят по нему, они ищут места, куда можно внедриться, и он перекатывается на спину, чтобы раздавить их, и не может удержаться от крика, когда видит пространство над собой, усеянное членами и органами, невероятным множеством частей и кусков человеческих тел. Они застлали видимость, затруднили дыхание, и он не знает, сколько тел нужно расчленить, чтобы получить столько обрывков, кусков, органов; он пытается подняться, опираясь локтями о землю, но вся эта нечисть во столько слоев навалилась на него, она так давит, что он не в силах пошевелить и пальцем. И все же борется, так как знает, что, если уступит их весу, они вытянут из него жизнь, чтобы самим снова жить как единое целое. Он сопротивляется, его шея напрягается в мучительных попытках поднять голову, плечи дрожат от усилий, и спина наконец-то отрывается от земли. Но они не уступают, давят на него, заполняют глаза и рот; он кричит снова и снова, и поднимается, поднимается, поднимается...

И просыпается.

Эш застыл во мраке комнаты; только полоска света из прихожей сверкала под дверью, и несколько мгновений он не мог понять, что сидит в постели. По голому телу катился пот, и дыхание вырывалось короткими толчками. «Это всего лишь сон», — сказал он себе.

— Всего лишь сон, — повторил он приглушенным, испуганным голосом. Его дыхание стало глубже, дрожь прошла. Сновидения потеряли свою яркость.

Он проснулся, и он спасен. Спасен от кошмаров.

Но если это былвсего лишь сон, а теперь он не спит, почему же у кровати стоит маленький мальчик и смотрит на него? Почему его так хорошо видно в темноте?

И почему мальчик так неподвижен и молчалив?

И почему теперь он постепенно меркнет... растворяется... исчезает?..

18

Глаза Грейс Локвуд вдруг открылись.

Единственная простыня, укрывавшая ее, была перекручена и измята; одна нога высунулась до колена, так что простыня лежит на бедре. Грейс посмотрела на потолок, в сознании бушевали мысли и образы. Сон... он был так реален; и в то же время так запутан.

Стянув измятую простыню с груди, она лежала в темноте, успокаивая дыхание, стараясь осмыслить остатки образов, продолжавших ворочаться в голове, но как ни пыталась сосредоточиться, они разлетались — как сухие листья на буйном ветру.

Она вспомнила детские лица, их широко раскрытые глаза и умоляющие, крохотные ручонки, хватающие воздух, словно просящие... кого-то. Но не ее. Она была просто свидетельницей, словно наблюдала чей-то кошмар. Грейс вспомнила огонь, такой яркий, что во сне она заслонила глаза руками. Вспомнила другой вихрь — нет, нет, это был вовсе не вихрь, а каскад кусков человеческой плоти.

Грейс содрогнулась, хотя видение быстро поблекло, и его воздействие слабело под воздействием возвращающейся реальности. Но память хранила другие образы, сжавшиеся до смутных впечатлений.

Она, наблюдатель, следила за Дэвидом Эшем. Позади него, у группы деревьев, стояла маленькая девочка в белом. На девочке был лишь один носок, что выглядело нелепо, и она тоже смотрела на Дэвида.

Девочка улыбалась. Но улыбка ее была неприятной.

Грейс не могла понять, откуда знает, что имя девочки было Джульетта.

19

Она знала, что это Дэвид, еще до того, как открыла дверь. Она знала это даже до того, как он позвонил. До того, как услышала снаружи подъезжающую машину.

Она знала, что это он, потому что ждала его. По крайней мере, так она говорила себе, идя к двери.

— Дэвид...

Он с мрачным видом стоял на крыльце. Нет, не мрачным. Грейс чуть не улыбнулась, когда разглядела. В его взгляде виделась подавленность, под глазами тени. Дэвид Эш выглядел так, будто его посещали призраки.