Когда Микки подтянул к себе ноги, они зашуршали по битому камню, и он сам испугался произведенного шума. «Не надо шуметь, — сказал он себе, не надо здесь ничего беспокоить». Никого поблизости не было, никто не знал, что Микки пришел сюда. И все же его пальцы пошарили по полу, и, нащупав арбалет, Микки поднес его к груди, направив стрелу перед собой.
В помещении было светлее, чем когда он впервые пробрался сюда, но все равно здесь царил полумрак. Микки различил большие фарфоровые чаши под затемненными окнами, а в центре комнаты помещался какой-то большой квадратный чурбан, вероятно, в прежние дни использовавшийся для рубки мяса и приготовления пищи, пока Локвуд-Холл не пришел в упадок и не превратился в заброшенную пустую оболочку. К темным окнам снаружи прижимались ветви с листьями; в тех местах, где стекла были разбиты, они тянулись внутрь, словно искали тени, а не солнечного света. Микки не мог понять, почему окна такие темные — просто покрылись грязью или закоптились дымом во время того давнего пожара? Но почему это должно его волновать? Такие стекла делают его укрытие только надежнее, а остальное не важно. Ни одна сволочь не найдет его тут.
Ему снова припомнились обрывки сна, сразу же Микки ощутил себя не в такой безопасности и съежился в полумраке. Он вспомнил, как во сне стрелял, вспомнил тлетворный запах гниющих яблок, крепко запертую дверь бомбоубежища, в которую он все колотит и колотит. Странно, этот запах гниющих яблок по-прежнему преследует его, словно он так и не проснулся.
Микки сел на корточки и прижался спиной к стене, обтирая с нее пыль. Кусок штукатурки обломился и упал на пол, обнажив кладку.
Нет, не было никакого запаха гниющих яблок, он только причудился, остался от сна. На самом деле пахло грязью и сыростью. Что это за место? Да, Локвуд-Холл, но что
Микки выдавил слабую улыбку. Огонь не подмажeшь, это точно. И судьбу тоже. Его улыбка погасла. Да, с судьбой шутки плохи. Не она ли сыграла шутку и с ним самим, ведь он же не собирался никого убивать? Это проделки судьбы.
Микки не смог подавить рыдание и издал короткий лающий звук. Эхо снова заставило его поднять голову.
Опираясь о стену, он встал на ноги, отодрав еще часть потемневшей штукатурки и пыли. Сжимая в руке арбалет, тыльной стороной другой ладони он вытер глаза, еще больше размазав по липу грязь.
Нет, они не схватят его. О да, они могут ругать его как угодно, но не посадят в тюрьму. Баклер сам виноват — зачем болтался по лесу средь ночи? И к тому же, он, Микки, целился не в лесника, а стрелял в... это... в эту бессмыслицу, в это привидение.
— О, дерьмо, дерьмо, дерьмо! — простонал он, колотясь головой о стену позади.
Отвалился еще кусок штукатурки, и на этот раз с остатков потолка посыпалась пыль, запорошив его длинные волосы и забившись в ноздри. Микки перестал колотиться и обеими руками схватился за арбалет.
Черт, это место готово его завалить. Он с опаской посмотрел на голые балки над головой, моргая от все еще оседающей пыли. Сквозь провалившиеся этажи пробивался слабый солнечный свет, и Микки смог различить часть того, что осталось от крыши. «Хорошенько чихнуть, и все обвалится», — сказал он себе, но его смешок больше напоминал икоту.