Возвращение резидента. Книга вторая

– Нам известно, что вы нашли важные решения. Но их еще недостаточно, чтобы решить проблему в целом. Вам еще много остается?

– Вопрос наивный. Даже и не дилетантский. Не вдавайтесь в существо моих занятий. Лучше скажите, что от меня требуется. Начните с другого конца.

Павлу не оставалось ничего много, как признать свою оплошность. Сам же хотел говорить покороче…

– Вы правы. Извините, дальше постараюсь без предисловий, но одно сказать должен: вашей работой интересуется одна из иностранных разведок. Настолько, что к вашей квартире подобрали ключи.

– Поэтому я и могу быть абсолютно за нее спокоен? – в свою очередь, пошутил Николай Николаевич.

– Во всяком случае, замки останутся в целости, это большое благо.

– Так что же дальше?

– Мы должны снабдить их материалами, которые они хотят получить.

– То есть?

– Несколько формул, написанных вашей рукой. Вы ведь и дома работаете?

– И дома, и на улице. Везде. Но я не оставляю записей вне института. – Насчет записей он был не совсем точен, он не придавал этому особого значения.

– Можно и оставить, – сказал Павел.

Николай Николаевич нахмурился и, подумав немного, спросил:

– Ложные?

– Да. Но нельзя, чтобы это выглядело грубо. Необходимо сделать в формулах ошибку, которую трудно обнаружить. Она должна выглядеть естественно. Во всяком случае, допустимо. Знаете, как иногда встречаются в газете ошибки в шахматных нотациях? Смотришь партию – на тридцать восьмом ходу она кончается, черные сдались ввиду неизбежного мата. Начинаешь разбирать на доске, делаешь ходы аккуратно, как написано в нотации, а никакого матового положения нет. Оказывается, на тридцать пятом ходу конь белых с эф четыре должен делать ход же шесть, а не е шесть, как указано в газете. Опечатка. Но в принципе-то конь может и так и этак ходить. Понимаете?

– Мастер быстро найдет ошибку, – скептически заметил

Николай Николаевич.

– Наверное, я взял неудачный пример. В ваших разработках можно ошибиться тоньше.

– Это не так-то легко, если задано правильное направление.

– Но все-таки возможно?

Николай Николаевич, вероятно, уже прикидывал, как это сделать. Он смотрел мимо Павла и, кажется, не слышал его последних слов.

Подождав, Павел повторил:

– Вы считаете, это возможно?

Николай Николаевич сердито взглянул на него.

– А вы умеете ездить на велосипеде?

– Вообще да.

– А если бы вам предложили изобразить неумеющего, что бы вы стали делать?

– Не знаю. Скорей всего упал бы.

– Вот то-то. И это было бы ненатурально. Только клоуны умеют падать натурально. Это такое же настоящее искусство, как умение плясать на проволоке.

– Вы хотите сказать…

– Я говорю, притвориться заблуждающимся, когда знаешь истину, совсем не просто. Сделать то, что вы предлагаете, можно. Но это потребует времени.

– Но суток довольно?

– Не знаю. Надо постараться.

– Надо, Николай Николаевич.

– Если у вас ко мне все, давайте условимся, как вы меня завтра увезете, и я бы занялся делом.

– Но это еще не все, Николай Николаевич. У вас в квартире есть какой-нибудь тайничок? Ваш личный?

– В секретере есть несгораемый ящик. Но это не тайничок.

– Разрешите взглянуть?

Они пошли в кабинет. Николай Николаевич открыл ящик. Там лежали две ученические тетрадки. Он покашлял в кулак, вспомнив собственные слова относительно рабочих записей. Но Павел сделал вид, что не догадывается, чем вызвано это застенчивое покашливание. На перстень он вроде не обратил внимания.

– Вы всегда пользуетесь такими тетрадками? – спросил

Павел.

– Давняя привычка.

– Эти тетради, наверное, лучше отсюда забрать.

– Да, пожалуй.

– Но то, что мы завтра сюда положим, должно быть с гарниром. Иначе ненатурально получится. – Павел покосился на Николая Николаевича. – Извините, пользуюсь вашей терминологией.

– У меня в институте найдутся безобидные черновики.

– Хорошо бы их взять.

– Вот видите, опять время…

– Ухожу, Николай Николаевич, ухожу, – заторопился

Павел. – Буду у вас завтра в три, то есть в пятнадцать ноль-ноль.

Провожая его до дверей, Николай Николаевич словно вдруг вспомнил невзначай:

– Да, что я хочу вам сказать…

Павел, уже взявшись за дверную ручку, обернулся.

– Слушаю, Николай Николаевич.

– Возможно, мне только показалось… Когда вы говорили о беспечности, ведь вы вкладывали более широкий смысл, чем следует, так сказать, из вашего контекста?

Павел уже забыл, когда и по какому поводу он говорил о беспечности, потому что прошедший час был посвящен конкретному делу, слишком для него важному, чтобы помнить о каких-то привходящих моментах. Но по лицу хозяина квартиры он видел, что для него это не второстепенно.

– А какой был контекст? – спросил Павел, уже догадываясь, что имеет в виду Николай Николаевич, отец Галины Нестеровой, подруги Светланы Суховой.

– Вы упрекнули меня, что я не потребовал у вас документа.

– Это чисто нервное, Николай Николаевич. Я, когда шел к вам, очень волновался… Сомнения разные одолевали… Неуверенность… Ну, хотелось как-то самоутвердиться. А человек лучше всего самоутверждается как?

Когда других уму-разуму учит. Правда?

Павел опять облек все в шутливую форму, однако Николай Николаевич и на этот раз ощутил скрытый укор себе.

Он сказал: