Возвращение росомахи

С наступлением тьмы тайгу теперь частенько тревожил страстный рев-стон сохатых. Настала пора, когда быки разыскивают нежных подруг и бьются с соперниками за право быть их возлюбленными. Мычание неслось с разных сторон и эхом металось по лесу. Один лось простонал совсем рядом. Вскоре оттуда донесся стук рогов, прерывистое дыхание и треск сучьев под копытами. Вот в орешнике замелькали охристые «лопаты» с многочисленными отростками, налитые кровью глаза, вздыбленная на загривке шерсть, широкая грудь, поджарый круп таежных великанов. Быки, упершись рогами, месили копытами землю, отстаивая право огулять стоящую поодаль лосиху. В это же время главный информатор — ветер — принес Топу волнующую весть — где-то рядом косой. Росомаха медленно двинулась на этот запах…

Ночь неохотно сдавала свои позиции, но медленно восходящее светило с каждой минутой неузнаваемо преображало мир: гасило звезды, сдирало мрак сначала с макушек холмов, затем и со склонов, обнажая ложбины. Вот и кедровки проскрежетали побудку. Повылезали из земляных норок и молниями замельтешили по лесу бурундуки, слетели с деревьев в траву кормиться ягодами рябчики. Тайга пробуждалась, а Топ, вычистив шершавым языком морду и лапы от крови наполовину съеденного зайца, наоборот, готовился ко сну на мягкой рыжей перине из накопившейся за многие годы хвои.

На следующем переходе его ожидал приятный сюрприз: между стволов сосен проглянули зазубрины гор. Вид разрывавших линию горизонта сизых зубцов необычайно воодушевил Топа — значит, дом близок! Он любил горы. Ему нравилось чередование серых потоков из громадных валунов с зелеными языками кедрового стланика. Нравились шумно сбегавшие по дну распадков пенистые ключи. Нравилось наблюдать, как из узких холодных расщелин, заваленных гранитными глыбами, выползают, цепляясь за выступы скал, клочья тумана. Долина, по которой поднимался Топ, постепенно сужаясь, превращалась в тесное ущелье.

Придерживаясь правого склона, Топ продолжал упорно углубляться в замысловатый лабиринт гор. Скалистое ущелье все поднималось и поднималось уступами, местами почти отвесно. Чем выше взбирался Топ, тем холоднее делался воздух. В расщелинах забелели снежники. Их становилось все больше. Изголовье ущелья и вовсе оказалось сплошь забито крупнозернистым снегом. Слева, на севере, высился остроконечный ослепительно-белый пик, безраздельно господствовавший над всей округой. Он венчал суровый, безжизненный водораздел одного из хребтов.

Перевалив через него и спустившись в долину, Топ опять попал в лето. Полное безветрие, богатейшее разнотравье, стаи куропаток, сосновые боры очаровали уставшего путешественника, и он решил задержаться тут.

Обосновался на межгорном плато, огражденном от северных ветров гребнем, состоящим из множества игольчатых скал. Его подножье подпирали заросли кедрового стланика. На загнутых вверх ветках висели гроздья бурых с фиолетовым отливом шишечек. Спрятанные в них орешки обеспечивали сытую жизнь многим обитателям этих мест.

Глава 35 Медведь

День ото дня холодало. Северный ветер безостановочно гнал в теплые края стаи птиц, а по земле перебирались в глухие дебри медведи. Там, в заваленных снегом берлогах, они спокойно проспят до весны. Могучие звери шли напролом, каждый своей дорогой, оставляя дымящиеся в прохладном воздухе колбаски из непереваренных кедровых скорлупок: прежде чем залечь в берлогу, они должны полностью освободить кишечник.

Топа приближение зимы не пугало. Пищи было в достатке. В один из промозглых, ветреных дней он после удачной охоты на куропаток брел по неровно затвердевшей от утренника земле к ручью. Под лапами гремел пожухлый лист, потрескивал в лужах новорожденный ледок. День только начинался, но благодаря повалившим из туч хлопьям снега было светлее обычного. Белые мухи бесшумно падали весь день. К вечеру тайгу укрыло белым одеялом. Поднявшийся ветер загонял снежинки в щели, полости, надувал за скалами сугробы. За долгую зиму там вырастут целые холмы. Зайцы и куропатки, не успевшие сменить свой серенький наряд на белый, были теперь хорошо заметны. Это облегчало Топу охоту. После очередной успешной вылазки он, как обычно, взобрался на свой любимый наблюдательный пункт — скалистый утес. Соскреб когтями налипший на широкие ступни снег и, пригретый полуденным солнцем, свернулся в клубок. Разбудил треск веток. По долине брел мосластый медведь. Коричневая шерсть, слипшаяся от смолы и репьев, свешивалась с боков клочьями. По тому, как часто косолапый отдыхал, было понятно, что он идет из последних сил: то ли болен, то ли стар.

Топ сразу определил — миша не жилец, но он так плотно поел, что поленился преследовать топтыгина. Только через день, когда желудок опустел, он двинулся по его следу. Там, где медведь ложился, от груди отпечатывался глубокий желоб. По нему и вмятинам от острых локтей было видно, насколько худ зверь.