Возвращение с Западного фронта

Я кивнул. Он принес мне бокал портвейна пополам с ромом. Я сел за столик и бездумно уставился в стенку. Сквозь запыленное оконное стекло косо падал серый луч солнца. Он путался среди бутылок с пшеничной водкой, расставленных на многоярусном полукруглом стеллаже. Словно рубин, рдел шерри-бренди.

Алоис ополаскивал рюмки и бокалы. Хозяйская кошка примостилась на пианино и мурлыкала. Я не спеша покуривал сигарету. От теплого неподвижного воздуха я стал клевать носом. Странный все-таки голос был у этой вчерашней девушки. Низкий, чуть грубоватый, почти хриплый и все-таки мягкий.

– Дай-ка мне, Алоис, какие-нибудь иллюстрированные журналы.

Тут скрипнула дверь и вошла Роза, кладбищенская проститутка по прозвищу Железная Кобыла. Ее назвали так за редкостную неутомимость в работе. Роза заказала себе чашку шоколада – роскошь, которую она позволяла себе во всякое воскресное утро. Выпив шоколад, она отправлялась в Бургдорф навестить своего ребенка.

– Привет, Роберт!

– Привет, Роза! Как твоя малышка?

– Вот собралась к ней. Глянь, что я ей везу.

Она достала из пакета румяную куклу и нажала на ее живот.

«Ма-ма», – проверещала кукла. Роза сияла.

– Замечательно! – сказал я.

– Нет, ты только посмотри. – Она опрокинула куклу назад. С легким щелчком кукольные глазки сомкнулись.

– Это что-то небывалое, Роза!

Довольная моим одобрением, она снова вложила игрушку в пакет.

– Ты разбираешься в этих делах, Роберт! Когда-нибудь из тебя получится отличный муж.

– Ну уж прямо! – усомнился я.

Роза обожала своего ребенка. Всего только три месяца назад, когда девочка еще не умела ходить, она держала ее у себя в комнате. Несмотря на ремесло матери, это было вполне возможно – к комнате примыкал небольшой чулан. Если вечером Роза приводила домой кавалера, то, попросив его под каким-нибудь предлогом подождать на лестнице, она торопливо входила в комнату, вталкивала коляску с ребенком в чулан, запирала дверку и лишь затем впускала к себе гостя. Но в декабре малышке слишком уж часто приходилось перекочевывать из теплой комнаты в нетопленый чулан. Вот она и простудилась и нередко заливалась плачем, когда мама принимала клиента. И как это ни было тяжело для Розы, а все-таки пришлось ей расстаться с дочуркой. Она отдала ее в дорогой приют. Там Розу считали добропорядочной вдовой. Иначе ребенка не взяли бы.

Роза поднялась.

– Так, значит, в пятницу ты придешь?

Я кивнул.

– Тебе ведь известно, в чем дело, да?

– Конечно, известно.

Я не имел ни малейшего представления о том, что будет в пятницу. Но расспрашивать не хотелось. К этому я приучил себя еще в тот самый год, когда работал здесь пианистом. Во всяком случае, так все было проще. Так же как обращение на ты ко всем здешним девицам. Иначе было нельзя.

– Прощай, Роберт.

– Прощай, Роза.

Я еще немного посидел за столиком. Но сегодня меня почему-то не разморило, не получилось этакого сонливого покоя. Ведь «Интернациональ» постепенно превратился для меня в некое тихое воскресное пристанище. Я выпил еще одну рюмку рома, погладил кошку и вышел из кафе.

Весь день я где-то околачивался, не знал толком, чем бы заняться, отовсюду старался поскорее убраться. Вечером пошел в мастерскую и застал там Кестера, хлопотавшего вокруг «кадиллака». Незадолго до того мы за бесценок купили эту уже видавшую виды машину, сделали ей капитальный ремонт, и теперь Кестер занимался ее доводкой до товарного вида. Мы намеревались загнать «кадиллак» подороже и рассчитывали неплохо заработать. Впрочем, я сомневался в возможности такой спекуляции. В эти трудные времена покупатели стремились приобретать маленькие автомобили, но никак не такие полуавтобусы.

– Нам его не сбагрить, Отто, – сказал я.

Но Отто был полон оптимизма.

– Сбагрить трудно машину среднего класса, – заявил он. – Спросом пользуются самые дешевые и самые дорогие автомобили. Еще не перевелись люди с деньгами. А у иного хоть и нет денег, а ему, видите ли, страсть как хочется сойти за богатого.

– Где Готтфрид? – спросил я.

– Отправился на какое-то политическое собрание…

– Рехнулся он, что ли? Что ему там нужно?

Кестер улыбнулся:

– Этого он и сам не знает. Видимо, из-за весны кровь заиграла – все время хочется чего-то новенького.

– Может, ты и прав, – сказал я. – Давай подсоблю тебе немного.

Не особенно утруждая себя, мы все-таки провозились до сумерек.

– Ну хватит, шабаш! – сказал Кестер.

Мы умылись. Затем, хлопнув по бумажнику, Отто спросил:

– Угадай, что у меня здесь?

– Ну?

– Билеты на сегодняшний матч по боксу. Точнее, два билета. Пойдем вместе?

Я заколебался. Отто с удивлением взглянул на меня.

– Штиллинг против Уокера, – сказал он. – Будет интереснейший бой.

– Возьми с собой Готтфрида, – предложил я, чувствуя, что отказываться просто смешно. Но идти мне определенно не хотелось, хоть я и сам не понимал почему.

– У тебя какие-нибудь планы? – спросил он.

– Нет.

Он посмотрел на меня.

– Пойду-ка я домой, – сказал я. – Надо написать письма. И все такое прочее. Ведь хоть когда-нибудь нужно и для этого найти время.

– Уж не заболел ли ты? – озабоченно спросил он.