Возвращение с Западного фронта

Сзади снова послышалось шуршание. Штайнер загасил сигарету и прислонился к стволу бука. Поднялся ветерок. Над горизонтом повисла луна, безжалостная и белая, как мел. В ту памятную ночь она была такой же…

После побега из концентрационного лагеря Штайнер в течение недели прятался у одного друга. Он сидел в запертой каморке на чердаке, готовый при малейшем подозрительном шуме бежать по крыше. В первую ночь друг принес ему хлеб, консервы и две бутылки воды. В следующую – несколько книг. Днем Штайнер читал их – это отвлекало. Зажигать свет или курить – опасно. Для естественных надобностей был горшок, спрятанный в картонную коробку. Ночью друг выносил его, а потом приносил обратно. Оба соблюдали предельную осторожность. Разговаривали немного и только шепотом – рядом спали служанки, которые могли их выдать.

– Мари знает? – спросил Штайнер в первую ночь.

– Нет. Ее дом под наблюдением.

– С ней что-нибудь случилось?

Друг отрицательно покачал головой и ушел.

Каждую ночь Штайнер задавал один и тот же вопрос. Наконец на четвертые сутки друг сообщил, что видел Мари и теперь она знает, где он. Завтра, вероятно, удастся увидеть ее снова. Среди толпы на рынке. Весь день Штайнер писал Мари письмо, которое друг должен был ей передать. Вечером он разорвал все листки. За Мари могла быть слежка. Поэтому Штайнер попросил друга не рисковать и не встречаться с ней больше. Еще три ночи он провел на чердаке. Наконец друг принес ему деньги, билет и костюм. Штайнер постригся, промыл волосы перекисью водорода и стал блондином. Затем сбрил усы. Утром, надев монтерскую куртку и взяв ящик с инструментом, ушел. Надо было сразу же выбраться из города, но сердце подсказывало другое. Целых два года он не видел жену. Он отправился на рынок. Через час она пришла. Штайнер почувствовал дрожь. Мари прошла мимо, не узнав его. Он последовал за ней и, оказавшись совсем близко, сказал:

– Не оглядывайся! Это я! Иди, не останавливайся! Иди!

Ее плечи дернулись, голова откинулась назад. Потом она снова пошла, стараясь уловить каждое его слово.

– С тобой ничего не сделали? – спросил голос за ее спиной.

Она отрицательно покачала головой.

– За тобой следят?

Она кивнула.

– И сейчас тоже?

Она колебалась. Затем снова отрицательно покачала головой.

– Я немедленно ухожу. Попытаюсь пробиться через границу. Писать не смогу. Это слишком опасно для тебя.

Она кивнула.

– Ты должна развестись со мной.

На какое-то мгновение женщина замедлила шаг. Затем пошла дальше.

– Ты должна развестись со мной. Завтра же пойди в суд. Скажешь, что хочешь развестись из-за моих политических убеждений. Что раньше ты, мол, о них ничего не знала. Поняла?

На сей раз она не шевельнула головой. Вытянувшись в струнку, продолжала идти.

– Да пойми ты меня, – шептал Штайнер. – Это необходимо для твоей безопасности! Я сойду с ума, если тебя хоть пальцем тронут! Ты должна развестись – тогда они оставят тебя в покое!

Женщина не ответила ему.

– Я люблю тебя, Мари, – тихо процедил Штайнер сквозь зубы, и его веки затрепетали от волнения. – Я люблю тебя и не уйду, если ты мне не пообещаешь этого! Обещай, иначе я снова отправлюсь на чердак! Понимаешь?

Наконец она кивнула. И ему показалось, что этого кивка он ждал целую вечность.

– Так обещаешь?

Мари медленно опустила голову. Ее плечи поникли.

– Сейчас я сверну и поднимусь по правому проходу. А ты сверни налево и пойди мне навстречу. Ничего не говори, ничего не делай! Я только хочу увидеть тебя еще один раз. Потом уйду. Если ничего обо мне не услышишь, значит, я пробился.

Она кивнула и ускорила шаг.

Штайнер пошел вверх по узкому переулку, вдоль мясных лавчонок. Женщины с корзинами торговались у прилавков. В лучах солнца туши отливали кровавым блеском и сверкали белизной. Стоял невыносимый запах. Мясники надрывали глотки. И внезапно все это потонуло. Удары топоров по деревянным чурбанам превратились в тонкий посвист кос. Появился луг, пшеничное поле, свобода, березы, ветер и любимая походка, любимое лицо. Она чуть сощурила глаза и неотрывно смотрела на него, и в этих глазах было все: и боль, и счастье, и любовь, и разлука, а высоко над их головами плыла жизнь, такая переполненная, такая сладостная и дикая! И от такой жизни надо отказаться… С чудовищной быстротой мелькали тысячи поблескивающих ножей…

Они шли и в то же время стояли на месте; шли и не знали, что идут. Потом в глаза Штайнера ворвалась какая-то слепящая пустота, и лишь немного погодя он вновь стал различать краски и весь этот суетный калейдоскоп, бессмысленно вращающийся перед глазами, но не доходящий до сознания.

С минуту он брел, спотыкаясь. Потом ускорил шаг. Он шел насколько мог быстро, стараясь не привлекать к себе внимания. Проходя мимо стола, покрытого клеенкой, он задел локтем свиную тушу. Мясник разразился бранью, а Штайнеру слышалась барабанная дробь. Дойдя до угла мясного ряда, он свернул за угол и остановился.