Возвращение Скорпиона

Кажется, у древних евреев была в ходу поговорка, что лишь три вещи на свете не оставляют никакого следа: змея на камне, птица в воздухе и мужчина в женщине. Гм, физиологически-то оно, может, и верно, но — психологически… А разве, чёрт, женщина не оставляет своего "следа" в мужчине? Еще как оставляет! Точнее — оставляют! Загляните любому мужику в душу — не душа, а просто пешеходная дорожка какая-то!..

Ладно, отвлеклись. В ответ на Маргаритину дулю я покосился на часы — без пяти четыре — и драматично вздохнул:

— Ну, тогда I want to hold your hand2.

Две дули.

Повесил нос.

— Oh, dear, what can I do3?

Она повернулась и вышла.

— Get back4! — прокричал я ей вслед, хотя в душе и порадовался — мне предстояло сделать звонок.

— Алло, — отозвалась через несколько секунд Татьяна Николаевна. — Алло, кто это?

— Я это.

Она удивилась:

— Вы?! Но разве вы не…

Глубокий скорбный вздох:

— Увы, я — "не".

— Но слушайте, Лариса стоит у ворот… — В голосе Тани Николаевны звучало непритворное изумление, и тон ее сейчас здорово подутратил недавнюю игривость. Отчего? Вариантов, разумеется, может быть масса, и всё же, и всё же…

Я вздохнул еще тяжелее:

— Глубокоуважаемая Татьяна Николаевна! Ужасно извиняюсь перед вами, а также не менее глубокоуважаемой Ларисой, но некие обстоятельства не позволили мне вырваться из дому. Вернее, одно обстоятельство.

— Его имя не Маргарита? — непривычно холодно и сухо осведомилась Татьяна Николаевна.

— Его имя Джон, — горько сообщил я. — Видите ли, у бедняги вдруг обнаружился жуткий запор.

— Сочувствую Джону, — еще холоднее сказала собеседница. — У вас это, похоже, фамильное — то запор, то сопли. И что дальше?

— Что дальше? Ну, извинитесь, пожалуйста, от моего имени перед Ларисой, а я обязательно заеду или хотя бы перезвоню, но попозже.

— Это всё?

— Да вроде…

— До свиданья. — И "пи-пи-пи" в трубке. Ой, пани Таня, пани Таня! Неужто ревнуете? Э, нет, это не ревность, это что-то иное…

Десять минут пятого. Теперь снова профпауза. Теперь надо дождаться Профессора. Я подошел к двери ванной и постучал:

— Ты не утонул?

— Не утонул! — Голос уже почти человеческий. — Щас в горячей лежу, — радостно сообщил Кузнец. — А чё, вылезать?

— Лежи-лежи, — успокоил я. — Откисай. Время пока терпит. — И добавил: — Алкаш!

— Сам алкаш! — немедленно отозвалась ванная. Протестовать я не стал. Нет, в самом деле — алкаши-то мы, возможно, и не алкаши ("алкаш" — термин скорее социальный, нежели медицинский), но…

Но довольно о грустном. Я просунул голову в кухонную дверь — надо же, Маргарита опять стряпает. Неужто из-за Профессора старается? Я почувствовал тонюсенькие уколы ревности — она никогда не отличалась особым рвением к занятиям кулинарией (в отличие, кстати, от Натали… Ох, Натали-Натали!..), а тут — на тебе! Ну конечно, из-за Профессора, не из-за забулдыги же Кузнеца.

Меня Маргарита не удостоила даже взгляда. Я обиделся, свистнул Джона, и мы вышли во двор. Джон немедля принялся метить все подряд, и я увел его в сад. Осмотреть лишний раз "территорию" не повредит, так почему бы не совместить приятное с полезным? Ну, мы и совместили.

Услышав шум двигателя, я вылупился на часы: ай да Профессор, прямо реактивный! Когда мы с Джоном подбежали к калитке, Профессор уже вылез из машины, и лицо его мне сразу не понравилось — очень хмурое, почти злое лицо.

— Во двор загонять не надо, — предупредил я, открывая калитку и пропуская почтенного востоковеда. — Ну что?

Он прищурился:

— А что — "что"?

Я растерялся:

— Ну, это… видел?

Профессор кивнул:

— Видел. — И вдруг совершенно неожиданно добавил: — Ох ты и гад!

— Почему это гад?! — обиделся я. — Скот еще куда ни шло, но гад… Ладно, одно слово — да или нет?

Он рыкнул:

— Да, твою мать!

У меня задрожали коленки.

— Точно?

— Абсолютно.

— Дела-а-а…

Я медленно опустился на низкую ограду, отделявшую всевозможные клумбы и куртины от дорожки, и полез за сигаретами. Профессор присел рядом, и ограда жалобно заскрипела. Он тоже закурил, и с минуту мы дымили молча. Потом он спросил:

— И даже теперь всё не скажешь?

Я мысленно поёжился. "Всё"!.. Сказать "всё" — это значит помимо прочего признаться в том, что я поимел его как последнего салагу! Нет. Пока — нет. И потому я только лицемерно вздохнул:

— Да ты, брат, и сам уже наверное многое понял.

Это был неплохой ход. Ведь для Профессора сказать: "Нет, старик, ничего я еще не понял", — как серпом по пальцам, это же Профессор! Кузнец — дело другое. Кузнец бы пристал с ножом к горлу: "Ни хрена я не понял! Давай колись, не парь мозги!" и т. д. и т. п. Но Кузнец сейчас и не пристанет, он сейчас вроде как малость опущенный, поскольку виноват, и безо всяких вопросов будет стараться изо всех сил загладить свое несвоевременное пьянство. Ну а Профессор…

Ну а Профессор вдруг солидно, словно перед ученой аудиторией, откашлялся и важным баском пророкотал:

— Нет, в основных-то чертах, разумеется…

ЧТД! Что и требовалось доказать. Ну не терзай, не терзай меня больше! Скоро сам всё узнаешь.

Я тоже кашлянул.

— А как насчет телефона?