Таня непонимающе уставилась на меня, потом быстро-быстро заморгала и качнула головой: "Нет, извините. Я не затем это сделала. Но, извините. Мне пора. Меня ждут. У меня процедуры. Мне плохо". Она пошла, потом побежала, и быстро скрылась за воротами, мелькнув у сторожки с предвыборной платформой депутата Сливятина...
День быстро скатился к вечеру, не оставив ничего главного и значительного. Впрочем, мое честное имя было, кажется, восстановлено. Но ведь в этом и не сомневалась. А значит, и не ценила то, что далось мне легко и без борьбы. После похорон были поминки, частичное возвращение в академию - кто-то, то есть я, восстановленная в правах, должен был забрать государственную собственность в виде костюмов бредового фольклорного выступления...
Потом я брела по городу, безжалостно уничтожая шпильками асфальт - я проваливалась в дырки, с мясом раздирала каблук и радовалась возможности купить новые туфли. Только радость была какой-то грустной.
У подъезда стоял Чаплинский. В руках у него был букет голландских пахнущих воском роз. Отставший от жизни, он не знал, что к нашим женщинам следует ходить с бутылкой и килограммом сосисок.
- Надежда, вы же должны взять у меня интервью, - он протянул букет и осторожно поцеловал мою руку.
- Пойдемте, - сказала я, радуясь, что в нашем доме все досужие соседки выселены за сто первый километр - в парк с лавочками и качелями . - И кофе будем пить, - открывая дверь, вдруг разозлилась.
- Нет, на ночь вредно, - он не разуваясь по мерзкой европейской привычке прошел в комнату с классическим названием "зала". - Хорошая квартира, большая...
- А почему вы приехали поездом? Времени не жалко?
- Боюсь высоты! - усмехнулся Чаплинский, которому от меня что-то было надо. И это оказалось таким очевидным, что мне стало противно. Надоело быть единственным полезным ископаемым этого забытого Богом городишки...
- Может быть, вы вовсе и не Чаплинский? - устало догадалась я, поражаясь своей способности видеть то, что у других сокрыто.
- То есть как? А кто тогда я?
- Но это мы выясним, не беспокойтесь. Пошлем запрос в Тель-Авив на предмет истинного местонахождения Наума Леонидовича, а там видно будет. Только я не понимаю, что вам от меня нужно - подтверждение ваших полномочий в прессе? Пожалуйста, диктуйте. Пистолет можете не вынимать...
Он посмотрел на меня внимательно и спокойно. Таким долгим протяжным взглядом, который обычно предшествует поцелую с последующим слиянием в экстазе. Ах да, СПИД гуляет по планете вместе с сопутствующими товарищами. Так почему бы не воспользоваться относительно безопасным сексом в моем лице?..
- Если это изнасилование, предлагаю воспользоваться презервативом. Человек без имени, знаете ли...
Псевдонаум рассмеялся. Ах, если бы я не была воспитана в таких строгих правилах. Но что тут поделаешь - было в нем Это. Харизма, обаяние, страсть... Можно чуточку пригубить, попробовать и чем черт не шутит: лет через десять я тоже как-нибудь с улыбкой скажу: "Сейчас так не любят". Только на переезд в Израиль я не согласна...
- А вы женаты? - спросила я, разом прекратив наркотически идиотические видения.
- Конечно! - Наум пожал плечами, удивляясь, видимо, моей наивности.
- И дети, конечно, есть? - моему презрению уже не было никаких пределов.
- Должно быть так, - он помолчал, а потом решительно добавил. - Я хочу, чтобы вы мне помогли. Я вам верю, потому что таких нахалок не видел никогда в жизни.
- Каких таких?
- Бескорыстных.
Он мне надоел. Хотя и любопытно, но есть дела и поважнее. Мне нужно подготовиться к ряду важных встреч, задать умные вопросы, провести стрелочки от возможных подозреваемым к возможным исполнителям. И арестовать (убить?) виновных.
- А давайте завтра? Прямо с утра и начнем? И сколько вы мне заплатите?
- У меня - таки есть дикое желание... Я хочу поносить вас на руках. И постарайтесь, чтобы ваши крики не разбудили кого-то не здесь, - с этими словами он легко оторвал меня от пола(хорошо, хоть не успела пустить корни), и закружил по "зале".
- Идиот, - сообщила ему я сверху и поцеловала в побеждающую лысину. За советы и консультации для мошенников существуют особые расценки в долларах.
- Интересно, ты годишься мне в дочки? - спросил он, демонстрируя не только возможности Клары Цеханасян, но и явно выраженный комплекс Гумберта.
- Еще раз и на "Вы", папаша.
Я бы сказала что-нибудь еще, но мое проданное когда-то, как пуленепробиваемое, окно вдруг разлетелось на достаточно крупные кусочки и под ноги еврейскому шпиону упал красивый отечественный кирпич.
- Что это? - спросил он, осторожно спуская меня с рук, чтобы не привыкала.
- Это протест, - смело сказала я, невзирая на крупную неприятную дрожь, которая заполнила все мое тело.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.