Возвращение: Стихотворения

Недавно в журнале «Нева» (1989, № 4) были опубликованы воспоминания И. Вербловской, где повествуется о последнем «сроке» Барковой. Автор рассказывает здесь между прочим об одном из самых мучительных для Анны Александровны этапов. Накануне 1960 года лагерь, где находилась Баркова, переводили из Кемеровской области в Иркутскую. Далее — слово И. Вербловской: «Нам надо было пройти несколько километров пешком. Стояла морозная ночь. Наши вещи погрузили на подводы, а мы шли по нетоптанной дороге, подгоняемые конвоем. Шли, разумеется, медленно, но Анна Александровна, задыхаясь от астмы, вообще еле передвигала ногами. Вскоре она выбилась из последних сил, села на снег и сказала, что больше идти не может, пусть её застрелят. Тогда мы связали два головных платка, положили её, как на носилки, и понесли. Платки провисли, и мы практически волокли её по колючему снежному насту. Анна Александровна терпеливо молчала. Наконец одна женщина взяла её на руки, как ребенка, а вскоре удалось остановить подводу с багажом и усадить Баркову. Честно говоря, мы не чаяли, что она останется живой».

Судьба на сей раз пощадила Баркову. Более того — она дожила до освобождения. Помог А. Т. Твардовский. В 1965 году Баркова была полностью реабилитирована. Жить ей предстояло после этого одиннадцать лет. Одна, без семьи, без родственников прожила она остаток жизни в Москве в коммунальной квартире на Суворовском бульваре.

Мне посчастливилось впервые встретиться с Анной Александровной осенью 1972 года. Прямо скажу, приход «доцента», «историка литературы» вызвал у Барковой если не раздражение, то какое-то сердитое недоумение. В её маленьких глазах буравчиках читалось: «Неужели кому-то еще интересно мое прошлое? Ну забыли и забыли…» Понадобились не одна встреча, не одно письмо, чтобы стала понятна первоначальная суровость Барковой. За ней стояло нежелание быть только в прошедшем времени, она отстаивала свое право жить в настоящем. Эта измученная жизненными испытаниями женщина не мыслила себя вне современного искусства.

Стихи Баркова писала до самой смерти. Однако она прекрасно понимала, что в ближайшее время опубликовать эти стихи невозможно. Кто-кто, а Баркова не обманывалась насчет истинного характера жизни, которую мы сейчас называем застоем. Подлаживаться к этому времени она не могла и не хотела. С нескрываемым презрением относилась Баркова к литературным временщикам, о чем свидетельствует, например, такое её стихотворение, написанное задолго до «застоя»:

Не стать ли знаменитым дряхлым гадом
С морщинами и астмой? — Все, что надо,
Для стариков маститых и старух.
Потерян будет ум, утрачен слух,
Сомнения мучительная едкость,
Пера смертельная исчезнет меткость,
И стану я почтенна и глупа,
И удостоюсь звания столпа…

И все-таки Баркова верила, что время для её творчества придет. Сегодня мы становимся свидетелями правоты замечательной поэтессы. В 1988 году на страницах газеты «Рабочий край», журнала «Огонек» появились первые подборки её неизвестных стихов. И вот наконец выходит книга, где собраны стихотворения Барковой, написанные в разные годы. Далеко не все вошло сюда из созданного поэтессой, но, как говорится, ляха беда начало.

3.

Конечно, еще не пришло время для глубокого рассмотрения всего того, что было создано Барковой после сборника «Женщина». И все-таки попробуем дать хотя бы предварительный набросок творческого пути поэтессы, следующего за её поэтическим дебютом.

Во второй половине 20-х годов Баркова все дальше отходит от патетики «отвлеченного романтизма». В данном случае этот отход вряд ли объясняется известными «гримасами нэпа», напугавшими тогда многих романтически настроенных поэтов. Баркову тревожит не внешняя перекраска времени, а его качественное перерождение. Её пугает наступление безжалостной прозаической эпохи, ставящей крест на человеке, который ощутил революцию как звездный час освобождения от духовного рабства. И здесь по-своему давала о себе знать реакция на вызревание страшной антигуманистической власти, называемой сегодня культом личности. Баркова раньше многих поняла черную бездну этой власти. Раньше многих поняла она развращающую силу ненависти, которая оправдывается «могучими словами».

Пропитаны кровью и желчью
Наша жизнь и наши дела.
Ненасытное сердце волчье
Нам судьба роковая дала.
Разрываем зубами, когтями,
Убиваем мать и отца.
Не швыряем в ближнего камень —
Пробиваем пулей сердца.
А! Об этом думать не надо?
Не надо — ну, так изволь:
Подай мне всеобщую радость
На блюде, как хлеб и соль.