Возвращение странницы

Линделл положила руку на дверную панель. У нее не было сознательного намерения это делать, это действие вовсе не планировалось. Она просто увидела, как ее рука поднялась и тронула дверь. Та поддалась очень легко. По всему периметру двери, словно тонкая золотая проволока, пролегла узкая полоска света. Она услышала, как голос, похожий на голос Анны, произнес: «Вы могли бы с тем же успехом позволить мне самой написать Нелли Коллинз. Она совершенно безобидна». Анне громким шепотом ответил мужской голос: «Не вам судить об этом».

Линделл убрала руку с двери и повернулась. Сердце ее начало биться с удушающей силой. Она почувствовала стыд, необъяснимый испуг и желание поскорее уйти оттуда, но не могла сделать ни шага.

Тепло и наполненный ароматами пар встретили ее в зале между кабинками. Она миновала занавешенную арку и обнаружила в магазине все ту же сценку: две женщины перед прилавком, жужжание голосов, продавщица все так же стояла спиной и перебирала бутылочки. Лин выскользнула на улицу и закрыла за собой дверь. Никто не видел ни как она вошла, ни как вышла.

Глава 15

Пелам Трент действительно был, как назвал его мистер Кодрингтон, приятным парнем. Линделл Армитедж определенно находила его таким. Он заходил на квартиру Лиллы так часто, как только мог, и Лилла была очень рада его видеть. Как сказала она Милли Армитедж: «Они просто друзья. По крайней мере в том, что касается ее отношения, насчет его я не уверена. Но он именно тот, кто ей сейчас нужен, – человек, который водил бы ее куда-нибудь и давал почувствовать, что она для него значима».

Лин выходила в свет в обществе Пелама Трента, поскольку находила его весьма приятным компаньоном и человеком, отлично умеющим развлекать. Бывать с ним на людях было лучше, чем сидеть дома и чувствовать, что твой мир обрушился. Когда испытываешь что-либо подобное, нужно как можно быстрее погрузиться в чей-то еще мир. Ее мир обрушился – ее и Филиппа. Возможно, мир Анны – тоже. Но мир Пелама Трента твердо держался своей орбиты. Это был безопасный, бодрый мир, в котором можно было смеяться и хорошо проводить время – танцевать, ходить на фильмы, спектакли или в кабаре и оттягивать насколько возможно возвращение в холодное, распавшееся на куски место, туда, где раньше был твой собственный теплый мир.

Они не всегда выходили из дому. Иногда они оставались в очаровательной гостиной Лиллы и разговаривали. Иногда он для них играл. Его несколько квадратные руки с сильными, грубоватыми пальцами удивительно проворно бегали по клавишам кабинетного «Стейнвея». Он имел обыкновение играть одну вещь за другой, в то время как две дамы слушали. Когда наставала пора прощаться, он всегда задерживал в своей руке руку Линделл и говорил: «Вам понравилось?» Иногда она отвечала «да», а иногда только смотрела, потому что, когда она глубоко чувствовала, ей всегда было нелегко облечь свои чувства в слова. Только с Филиппом, который почти всегда знал, о чем она думает, и, таким образом, не нуждался в словах, они как раз легко понимали друг друга.

Музыка впускала ее в мир, который не был ни ее миром, ни миром Пелама Трента, хотя его игра была калиткой, через которую она в этот мир вступала. Это был мир, где чувства и эмоции сублимировались, пока не оставалось ничего, кроме красоты, где печаль растрачивалась в музыке и чувство утраты облегчалось. Она возвращалась из этого мира отдохнувшей и обновленной.

Милли Армитедж в конце концов покинула Джослин-Холт. Не в ее характере было отказывать Филиппу в просьбе, но никогда еще она с такой готовностью не откликалась на довольно частые призывы своей свояченицы Котти Армитедж. Котти была слаба здоровьем. Уже лет двадцать пять или около того она испытывала периодически повторяющиеся приступы, которым ни один врач не способен был дать название. Они причиняли максимум хлопот семье при минимальном дискомфорте для нее самой. Она довела мужа до могилы, двух дочерей – до замужества, а третью – до грани нервного срыва. И вот когда Олив едва не перешла эту грань, Котти взяла ручку и бумагу и пригласила свою дражайшую Милли их навестить. И добросердечная Милли, как всегда, согласилась.

– Конечно, на самом деле ей нужно, чтобы кто-нибудь вылил на нее бочку холодной воды.

– Тогда почему вы не выльете? – спросила Лилла, с которой та обедала по пути через Лондон.

– Не смогу ее поднять, моя дорогая. Но кто-то должен это сделать. Всякий раз как я туда еду, то обещаю себе высказать ей, что она эгоистичный деспот и что Олив просто зря пропадает, но я этого не делаю.

– Почему?

– Во-первых, Олив меня не поблагодарит. Это ужасная сторона деспотизма такого рода – в худших случаях жертва даже не хочет быть свободной. Вот такова и Олив. Знаешь, Линделл в свое вовремя спаслась. Она ведь два года жила у Котти после смерти родителей. Они погибли вместе в дорожной аварии, когда ей было девять лет, и это на нее очень подействовало. Для таких, как она, жизнь совсем не легка. Ты ангел, Лилла, что взяла ее к себе.

– Мне с ней очень хорошо, тетя Милли.