Возвращение тамплиеров

Какое-то мрачное опасение охватило Джакомо, когда он понял вдруг, что его присутствие — единственного мужчины в зале — было замечено. И лица, которые стали оборачиваться к нему, выражали не удивление, а неудовольствие, укор, осуждение. Лица осунувшиеся, мертвенные, как у призраков, — может быть, из-за мрака, в котором даже самый слабый источник света ярко сиял.

Смертный мрак, отметил Джакомо, чувствуя себя осквернителем некоего траурного ритуала, трагической и загадочной похоронной церемонии, ужасной, как и слова, которые неожиданно донеслись со сцены:

Confutatis maledictis
Flammis acribus addictis,
Voca те cum benedictis.[10]

Положение становилось невыносимым. Джакомо решил уйти и только ждал подходящего момента, как вдруг все внезапно изменилось.

Как только зазвучала Lacrimosa dies illa,[11] которую после смерти Моцарта завершил его ученик Франц Ксавьер Сюзмайер, как и финал сочинения, в воздухе возникло что-то вроде легкого снегопада.

Это осыпался мелкий строительный мусор. Вскоре крошево посыпалось сильнее, не пощадив никого. Оркестр продолжал играть, а музыканты и певцы быстро покрывались чем-то белым. То же самое происходило и со зрительницами как в партере, так и в ложах.

Создавалось какое-то нереальное впечатление, будто концерт исполняется на открытом воздухе во время неожиданного снегопада. Однако никто не вставал с места и не говорил ни слова, будто ничего не замечая.

Джакомо взглянул на потолок и увидел, что в центре его нет привычной огромной люстры, и с него принялась слетать побелка, посыпался мелкий строительный мусор, а затем и сам потолок стал как бы исчезать: обнажились балки, появились трещины, образовались проемы, пропускавшие сумеречный розовый свет.

Театр медленно рушился.

Джакомо отступил, ища укрытия за тяжелой шторой.

Музыка внезапно оборвалась, и наступило непроницаемое белое безмолвие.

Все было кончено. Чья-то рука тронула Джакомо за плечо. Он обернулся и увидел Уайта, смотревшего на него с добродушным любопытством.

Только тут Джакомо понял, что огромная штора — это всего лишь занавеска из грубого холста, куска старой мешковины.

Он отодвинул ее: крыши не было, а партер, заваленный всяким хламом и мусором, находился в совершенном запустении. Кресел тоже не оказалось, от них осталось лишь несколько рядов заржавевших креплений. Сцена представляла собой небольшой помост, сколоченный из плохо пригнанных пыльных досок, возле которого равнодушно бродила небольшая рыжая собака.

Уайт сказал, опустив голову, что это было настоящим преступлением — допустить разрушение такого прекрасного театра.

В вестибюле сохранилась на стене пожелтевшая рваная афиша в рамочке, но без стекла. Она содержала программу концерта:

Сергей Рахманинов

ОСТРОВ МЕРТВЫХ

(переложение А. Бориани)

Пианистка Элиза Делла Валле

___________________

Вольфганг Амадей Моцарт

Реквием оп. 626

Остальная часть программы была оторвана, так что дату Джакомо прочесть не мог.

Снаружи театр выглядел не лучше. Трещины сеткой покрывали обшарпанные стены, а сад зарос чахлым кустарником и ежевикой.

Интересно, Уайт тоже присутствовал на этом невероятном концерте? Сомнение Джакомо длилось недолго: одежда у обоих была чиста — «снегопад» не оставил на ней никаких следов.

Они удалились. Потом Уайт, как бы между прочим, добавил:

— Когда-то, очень давно, тут была женская филармония, где зрительницами были только женщины.

В Болонье Джакомо получил письмо от Яирама, присланное из Арденн.