Возвращение Томаса. Башня-2 (сборник)

Томас дергался, не зная, как поступить, поглядывал то на прелата умоляюще, выпрашивая прощение, то на Олега – уже со злостью, как он смеет так разговаривать со святым человеком, которого даже Адова Расщелина не может сломить!

Послышались грузные шаги, показался отец Крыжень, все такой же массивный, хоть и снял кожаные доспехи, белоснежные волосы и борода красиво ниспадают едва заметными волнами.

Он с ходу ощутил заминку в диспуте, с испугом посмотрел на грозного язычника, на прелата, тот кивнул, и отец Крыжень обратился к язычнику мягким убеждающим голосом:

– Твой поиск окончен, брат наш… хоть ты и не принял все еще Христа. Неисповедимы пути Господа, нам никогда не понять, почему он именно тебя избрал, чтобы сокрушить Рим и заставить нечестивых латинян принять слово Божье, но… это было сделано. Твой поиск окончен. Слово Господа победно ширится по всем землям. Прими же то, что взращено и твоими усилиями!

Оба смотрели с ожиданием, настоятель даже дыхание затаил. Олег зевнул во всю пасть со сладким волчьим завываньем, почесал в затылке.

– У меня глаза слипаются, братья монахи. Но все равно не думаю, что мой поиск окончен. Не думаю.

Настоятель ахнул в ужасе.

– Как ты можешь? Нет и не может быть ничего выше слова Христова!

– Не уверен, – ответил Олег хмуро. – Я только что с Востока. Там тоже почистили Ветхий Завет и создали свой вариант, названный Кораном. Что-то в нем лучше, чем в учении Христа, что-то хуже. Правду говоря, лучшего там больше, чем в христианстве. Увы, там пара серьезных ошибок, которые в христианстве есть тоже… но вы их молчаливо обходите, как вон при Томасе нельзя даже упомянуть про Обрезание Христа…

Настоятель и прелат дружно поморщились. Олег невесело усмехнулся.

– Вот-вот. А ислам не настолько гибок. Там если белое – то белое, а черное – черное. Дураки, не умеют гнуться.

На лице настоятеля было предельное возмущение, он порывался возразить, но прелат придержал его и спросил с интересом:

– А какие это ошибки, которые есть и в христианстве, но мы их… обходим?

– Запрет на рисование.

Он видел по их ошарашенным лицам, что так ничего и не поняли. Прелат первым пошевелился, спросил с недоумением:

– Мудрый, ты ничего не перепутал?

Настоятель сказал раздраженно:

– При чем здесь рисование? Мы говорим о различии в вере!

– Запрет на рисование, – пояснил Олег, – затормозил всякий прогресс. В христианстве этот запрет, кстати, тоже есть, но его как-то быстро перестали замечать, не так ли? Увы, в исламских странах сие блюдется строго. Тем самым наиболее жестокий удар нанесен по детям, которым нельзя рисовать то, что рисуют дети во всем христианском мире: людей, коней, зверушек, птичек… Образное мышление не развивается, а это основа мышления.

Настоятель скривился, прелат же, напротив, оживился, потер ладони.

– На эту тему я бы охотно поговорил с вами, поспорил. Хотя в чем-то согласен: уровень абстрактного мышления опускается все ниже. Я сам заметил, с принятием ислама Восток перестал развиваться. Увы, алгебру при исламе уже не придумать! Даже ту забудут, что придумали до них. Однако же я категорически не согласен, что…

Олег снова зевнул, прервал:

– При всем уважении… день был тяжелым, а ночи короткие. Спокойной ночи, уважаемые!

Он толкнул дверь и вошел в келью, а Томас, оставшись с духовными лицами, проблеял жалко:

– Он не всегда такой грубый… Он временами бывает почти как человек… Вы уж простите…

Настоятель гневно молчал, прелат отмахнулся.

– Мы сами виноваты, увлеклись. Пусть сон твой будет целебным, сын мой!

Настоятель тоже перекрестил его, Томас приложился к их рукам по очереди, счастливый, что пообщался с духовниками такого высокого ранга.

Глава 8

Олег спал как убитый, Томас трижды вскакивал: то далекие голоса из-под земли поют что-то замогильное, то бамкнет колокол, то привиделось вовсе жуткое: конь потерял все подковы и горько упрекал его, доблестного рыцаря, что совсем о нем не заботится!

Крепко заснул под утро, как раз когда пора вставать, проснулся от яркого луча солнца, что скользнул в окошко и пытался прожечь ему набрякшие за ночь веки.

Пристыженный, вскочил, в келье пусто. Выглянул в окно, на зеленой травке Олег осматривает копыта коней, подтягивает подпруги. К нему бочком приближается прелат, явно с желанием начать душеспасительную беседу, Олег морщится и отворачивается.

Наскоро одевшись, Томас выскочил из кельи, навстречу важно передвигается отец Крыжень, кивнул рыцарю, тот поспешно приложился к руке настоятеля, тот благословил его, спросил пытливо, как почивалось. Томас ответил честно, что спал как бревно, и не понял, почему настоятель многозначительно кивнул и улыбнулся.

Настоятель показался Томасу слишком бледным и чересчур изнуренным ночными молитвами и бдением у алтаря.

Томас вышел наружу, поморщился от яркого солнечного света. От стен монастыря во все стороны густая зеленая трава, кое-где густые кустарники, и только на расстоянии полумили зелень резко исчезает, там густая чернота зловонного болота, и даже воздух там темный…