Танцующий Рама внезапно мазнул пальцем по переносице Ольге и царю обезьян. Девушка увидела, как между бровями китайца расцвела красная точка. Улыбающаяся Сита, отойдя на минуту, вернулась с красивой шёлковой подушкой, расшитой золотом, и протянула её Ольге. На подушке лежало золотое украшение.
– Ух ты, а это что? – Ольга подняла большое золотое кольцо, которое соединялось цепочками с причудливой заколкой. – Это как-то нужно в волосы вплетать? А кольцо… куда?.. – Она запнулась, понимая, что почти такое же кольцо прямо сейчас торчит у индуски в левой ноздре. – Я не буду дырявить нос!
– Но ты должна! Ведь ты теперь жена!
– Я – кто? – не поняла девушка. – Какая ещё жена? Чья жена? В смысле как это жена?!
– Чья жена эта женщина? – резко напрягся царь обезьян.
Подошедший старец охотно пояснил им, что вообще-то свадебная церемония намного более долгая и сложная, но, поскольку их «поженил» сам царь Айодхьи, они могут не сомневаться в святости и нерушимости своих уз.
– Каких уз?! – хором заорали новобрачные.
Рама беззаботно пожал плечами. Эта женщина пришла с этим мужчиной. Этот мужчина сам не раз говорил, что это его женщина. Эта женщина тоже говорила, что он её мужчина, так как объяснялся ей в любви. Рама и Сита всегда были за священные узы брака и воссоединение возлюбленных. Разумеется, они совершили над этой парой религиозный обряд бракосочетания, и теперь царь обезьян и его женщина – единое целое. Не благодарите!
– Рама, ты сдурел? – спросила Ольга, бросив дорогое кольцо для носа на землю. – Ты меня спросил?!
– И меня, и меня? – попытался влезть Укун, но девушка нервно отмахнулась.
– Мне это надо?! Мне диссертацию писать, защищаться потом. Учёную степень получать. Карьеру строить научную. Зарабатывать. Жить в своё удовольствие. В Институт Пастера сгонять на какую-нибудь конференцию, закрепиться там внештатником, чтобы дистанционно из России работать, мир посмотреть, себя показать, опубликовать свои статьи в
Луч заходящего солнца осветил Ситу и Раму, они таяли у неё на глазах, и девушке стало так плохо и так хорошо одновременно, что она расплакалась.
– Не надо лить слёзы, женщина, никто не умер, а нам пора, – угрюмо пробурчал царь обезьян.
– Брат Укун, быка всё ещё нигде нет, – уныло сообщил Чжу Бацзе.
– Да и пёс с ним…
Ну, пёс не пёс, а преданная собака сидела у ног своего хозяина. Она даже не помнит, как оказалась здесь. Возможно, она была ему нужна. По крайней мере, Тяньгоу очень хотелось в это верить.
У Мован, живое воплощение бога Шивы, сидел на возвышении в позе лотоса, смотрел в никуда перед собой и бесстрастно улыбался. Шею его обвила змея, чья хищная голова то и дело двигалась, настораживая Тяньгоу.
Не любит она змей. А ещё не любит запах коровьего навоза, которым её господин зачем-то нарисовал линию у себя на лбу. И вообще она не любит Индию.
Вот к ней подошёл какой-то маленький мальчик из толпы и больно пнул её под рёбра. Поганец! А толпа одобрительно загомонила – негоже презренному животному сидеть рядом с самим Шивой!
Собака взвизгнула и жалобно посмотрела на хозяина в поисках защиты, но он и бровью не повёл. А потом в неё полетел камень. Беспомощно огрызнувшись, Тяньгоу увернулась от удара и убежала в ближайшие кусты. Хозяина она всё равно не покинет, но от людей лучше спрятаться.
Когда наконец примерно через полчаса какая-то туристка из толпы зашла в посадки, чтобы сделать фото местной фауны, перед ней как из-под земли встала абсолютно голая китаянка, которая, не мигая, смотрела на несчастную, скаля внушительные клыки.
Ещё через несколько минут Тяньгоу, одетая в мешковатые джинсы и свободную футболку, присоединилась к толпе зевак, для убедительности щёлкая фотоаппаратом. О судьбе туристки неизвестно ничего. Кроме того что собака её не съела, хотя и могла.
У Мован так и продолжал сидеть, изображая статую. Огромный лингам доходил ему почти до подбородка. На этот самый лингам почитатели надевали разноцветные венки и всячески его тёрли. Собака чуть слышно зарычала, она не терпела подобных вольностей.
То, что это не настоящая плоть У Мована, её мало успокаивало – слишком уж ярок был образ и силён символизм. Объект поклонения был сделан из слоновьего бивня, перемотан оранжевым шёлком и крест-накрест помазан чем-то красным сверху, должно быть, смесью куркумы и копчёной паприки.
– Господин, – собака пробралась к нему справа, как все, преклонила колени перед фальшивым лингамом и преданно заглянула в глаза, – я пришла за вами, мой господин, нам пора возвращаться.
– Возвращайся одна, Тяньгоу, – едва заметно пошевелив губами, ответил Мован.
– Но, господин…
– Я ещё немного побуду здесь. Может, несколько дней, а может, несколько тысячелетий. Приятно, когда тебе поклоняются не только демоны, но и люди.
– А как же Сунь Укун? – спросила девушка, которую уже толкали в плечо, требуя уступить место другим страждущим.
– Мне нет до него никакого дела. Исчезни.