Возвращение в Атлантиду

Одна группа имела целью землю северо-западнее Нанпу, путь лежал сложный, через горные хребты Нанпу, Керкеза, потом Лигурии… Много, много сотен лиг по перевалам. Но наградой им – относительно не затронутые водой равнины. Другая направилась на восток, к островам, где не так давно жили капи. Третья обойдет первую, пойдя к Средиземному морю. Еще одна – на большой остров на юго-востоке Южного моря. А группа, ведомая Мосесом, – к землям, что ранее занимали воинственные пермадоты, большому материку на юго-западе от Восточной земли.

Согласно записям Нанпу, на пермадотском материке была большая река, земли плодородны и жирны, ветры умеренны, большая часть материка не заселена, но охраняется пермадотами как зеница ока. Сейчас не было пермадотов. И группе ничего не оставалось, как надеяться, что их усилия приведут к земле, которая способна до сих пор родить злаки и хранить норы.

Мосес еще раз покачал головой, взирая на дюны, воняющие разлагающимися раскрытыми ракушками и водорослями. В этом мире будет править не мудрость. Здесь в почете будут клыки, острый обсидиан. Еда. Кров. И дети. Мудрость, попытающаяся притулиться бедной падчерицей к толстому мяснику борьбы за кусок убитого волка, будет в лучшем случае осмеяна.

Мосесу – шестьдесят пять… Под руководством старика пригодные к жизни структуры общества с его моралью и культурой смогут образоваться лет через пять-десять. С оговоркой: если он будет руководить. Успеет? В Нанпу авторитет старейшин был священен. А здесь?

Он запишет правдивую историю перехода и будет учить, не жалея сил, как только…

Мосес не успел додумать – взади что-то сверкнуло узким телом змеи, и из горла старика появился бронзовый наконечник стрелы, с которого узкими струйками, ветвясь по металлу, прыснула густая темная кровь.

Мосес взмыл в небо, под фиолетово-серые грозовые тучи, в последний раз обозрел копошашиеся на берегу точки с высоты птичьего полета, и неведомая сила понесла его туда, где высятся льдистые пики и тучи плывут по зеленым подошвам гор – в родимый сердцу край Нанпу. А тело осталось лежать, седобородое и тощее, и никто не пришел проводить учителя в последний путь. Лишь вездесущие крысы, которых не победила даже большая вода, почтили своим острозубым хищным вниманием мертвую коченеющую плоть.

Глава шестая

Тритон, осунувшийся, с трясущимися еле заметно пальцами, словно постарел лет на десять. Словно два царя в голове поселились в нем после трехдневной давности землетрясения, и они не спорили, словно два состязающихся в глупости придворных шута каркидского двора, они бежали друг от друга и прятались в уголки разума, которым теперь не хотел пользоваться никто.

Страх за будущее и страх за настоящее – вот два колосса-держателя небес Атлантиды, что убегали от власти, и Тритон не знал, кому из них верить. С детства Тритон выделялся среди придворных чад смелостью и уверенностью в мыслях, а значит, и действиях, и виною тому было отнюдь не происхождение от рода Посейдонова, у коего и корней-то не было – лишь два колена. И эта смелость покоилась не на глупой браваде перед сверстниками в жонглировании мечом или вольной борьбе. Да, то было еще полуварварское государство…

Нет, словно гранитные плиты в основании переливающихся сполохами башен царского дворца, в основании его уверенности лежали простые правила, что поднимались с глубин сознания, словно огромные, величественно колышущиеся пузыри со дна бездонного моря.

«Позволь человеку верить в своих богов». «Поступай с собратьями твоими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой». «Честь и верность слову – превыше материального блага». Эти столпы были насколько воздушны и подвергаемы сомнению мятущимися сердцами челяди и правителей мира сего, столь же и каменно-тверды для молодого Тритона.

Однажды пришел к отцу, небрежно восседающему на троне с ценными тогда еще изумрудами и наслаждающемуся игрой наложницы на арфе, и сказал, что ему кажется, что в прошлой жизни он был жрецом Гарантом, прослывшим святым из-за искушенности в науках и философии, а позже умершим с улыбкой на устах незадолго до рождения Тритона.

Отец посерьезнел, выпрямился, движением руки заставил наложницу замолкнуть.

– Хорошо… – произнес неторопливо. – Хорошо. Но помни, что честь и слава твоя не будет покоиться на столь зыбких песках, как известность и мудрость Гаранта, и не проистечет из них. Ты – здесь, ты мой сын Тритон, ты будешь славен этим.

Тритон хорошо это запомнил. Но сейчас смелость пала, слишком близка была возможность потери своего детища – Атлантиды. И столь непредсказуемо было ее будущее, что уверенность в настоящем превратилась в беспокойство, а вера в будущее – в страх.