Возвращение в Брайдсхед

В тот вечер капитан ужинал в кают-компании, и круг избранных у него за столом замкнулся, так как оба стула по правую руку от епископа оказались тоже заняты четой пожилых японцев, которые выслушивали его прожекты установления всемирного братства с глубоким, вежливым интересом. Капитан галантно подтрунивал над Джулией, предлагал, раз она так стойко перенесла шторм, зачислить ее в команду; за годы плаваний у него накопился запас шуточек на любой случай. Моя жена, только что из косметического кабинета, без каких-либо следов трехсуточной морской болезни на лице, затмевала в глазах многих Джулию, в чьем облике исчезла живописная печаль, уступив место тайной радости и тишине души, тайной для всех, кроме меня; разделенные толпой, мы были с нею одни, и близость наша была нерасторжима, как накануне ночью, когда мы лежали в объятиях друг друга.

В тот вечер на корабле царило праздничное настроение. И хоть завтра предстояло подняться на заре, чтобы успеть упаковаться к началу высадки, в эту ночь каждый стремился наверстать упущенные из-за шторма удовольствия. Уединения искать было негде. Все самые укромные уголки кишели людьми; танцевальная музыка, громкий, возбужденный разговор; снующие взад-вперед  стюарды с подносами, резкий голос офицера, правящего лотереей: «Птичка-единичка! Костыли — одиннадцать! А теперь встряхнем мешок!», — миссис Оглендер в бумажном колпаке, мистер Крамм с забинтованной рукой, чета пожилых японцев, церемонно бросающих серпантин и шипящих по-гусиному.

Я не говорил с Джулией с глазу на глаз весь вечер.

На следующий день мы сошлись на минуту у правого борта, когда все пассажиры столпились с противоположной стороны — наблюдали прибытие портовых чиновников и разглядывали зеленый девонский берег.

— Куда ты теперь?

— Немного побуду в Лондоне, — ответила она.

— Селия собирается прямо домой. Хочет видеть детей.

— И ты?

— Нет.

— Значит, в Лондоне.

— Чарльз, этот рыжий человек — ну, помнишь, капитан Буремглой? — сказала моя жена. — Его сняли двое полицейских в штатском.

— Не видел. С той стороны было слишком много народу.

— Я посмотрела поезд и послала телеграмму. Мы будем дома к ужину. Дети уже лягут спать. Не знаю, может быть, поднять Джонджона в виде исключения?

— Ты поезжай, — сказал я. — Я должен задержаться в Лондоне.

— Чарльз, это невозможно! Ты ведь не видел Каролину!

— Разве она так уж изменится за одну-две недели?

— Милый, она меняется каждый день.

— Ну а тогда зачем на нее смотреть теперь? Мне очень жаль, дорогая, но я должен распаковать полотна и посмотреть, как они перенесли перевозку. И мне нужно теперь же договориться насчет выставки.

— Ты думаешь? — с сомнением сказала моя жена, но я знал, что ее противодействие прекратилось, как только я сослался на секреты моего ремесла. — Ужасно обидно. И потом, я даже не уверена, что Эндрю и Синтия уже съехали с квартиры. Они ведь снимали до конца месяца.

— Поеду в гостиницу.

— Но это так грустно. Я не могу допустить, чтобы первую ночь на родине ты провел один-одинешенек. Я останусь с тобой.

— Дети будут огорчены.

— Да-да. Это верно. — Ее дети, моя живопись — два секрета двух ремесел.

— А в конце недели ты приедешь?

— Если смогу.

— Все с британскими паспортами, пожалуйте в курительную комнату, — объявил стюард.

— Я уговорилась с этим милым человеком из Форин-офис, который сидел с нами за столом, он увезет нас с собою без очереди, — сказала моя жена.

Глава вторая

Мысль назначить вернисаж на пятницу принадлежала моей жене.

— На этот раз мы должны добиться внимания критиков, — заявила она. — Пора им понять, что к тебе надо относиться серьезно. Вот мы и предоставим им такую возможность. Если открытие перенести на понедельник, они почти все только-только вернутся в город и успеют набросать всего по нескольку строк перед ужином — меня сейчас интересуют только еженедельники, конечно. А вот если они смогут не спеша, по-воскресному всё обдумать за два дня на лоне природы, отношение у них будет совсем другое. Они усядутся за письменный стол после доброго деревенского обеда, поддернут манжеты и накатают на досуге солидные, пространные эссе, которые потом перепечатают в томиках своих избранных статей. На этот раз меньшим мы довольствоваться не можем.

За этот месяц подготовки она несколько раз приезжала из нашего загородного дома в город, составляла списки приглашенных, помогала развешивать картины.

В пятницу утром я позвонил Джулии.

— Мне уже осточертели эти картины, — сказал я, — я рад бы их больше никогда не видеть, но, боюсь, мне еще придется сегодня там появиться.

— Ты хочешь, чтобы я пришла?

— Предпочел бы тебя там не видеть.

— Селия прислала приглашение, и на карточке зелеными чернилами написано: «Приводите всех». Когда мы встречаемся?

— В поезде. Ты можешь заехать и прихватить мои вещи?

— Если они у тебя уже упакованы. Я могу и тебя самого прихватить и довезти до галереи. У меня в двенадцать примерка там по соседству.