Возвращение в будущее

Служба уже закончилась, но все помещения в церкви были полны народу. Многие опускались на колени, крестились, целовали крест и иконы, некоторые, стоя на коленях, переходили от одной иконы к другой. Меня удивило то, что в русских церквах на редкость тесно, хотя снаружи они кажутся очень большими. Центральное место в церкви представляет собой небольшое по своей площади пространство, над которым простирается высокий купол. За изукрашенным барьером размещается хор, тут же боковые алтари с изображением святых — все это создает еще бльшую тесноту. Вокруг центрального помещения расположен целый лабиринт маленьких часовен, связанный между собой проходами, где буквально можно заблудиться. Неудивительно, что в России в те времена, когда религия была неотъемлемой частью жизни страны, было множество церквей. Ведь каждая из них была рассчитана на небольшое число прихожан.

В одной из боковых часовен люди теснились, как сельди в бочке. Все они ждали обряда крещения, в очереди стояло десять или двенадцать небольших групп людей с младенцами на руках. И вдруг Ханс потянул меня за рукав и зашептал: «Мама, какой ужас, смотри вон там, чуть подальше, гроб с мертвым ребенком, и кажется, тело уже начало разлагаться».

Так оно и было. Посередине одной из часовен мы увидели маленький гробик, обитый ярко-красной материей. В нем лежало тельце ребенка, приблизительно шестимесячного возраста. Мертвый младенец был одет в белое, вокруг него лежали искусственные розы, личико у него было распухшее и какого-то сине-зеленого цвета, под носиком лежал кусок ваты, видимо, для того, чтобы промокнуть сочащуюся черную жидкость. На маленьком алтаре, у изножья гроба, стояли чаши с печеньем и чем-то похожим на варенье. Вероятно, священник должен был благословить угощение для гостей на похоронах.

Естественно, все это произвело на нас жуткое впечатление, особенно своей негигиеничностью. Вероятно, воздух церкви и был таким тяжелым из-за разлагающегося тельца. И все же, несмотря ни на что, эта церковь была близка мне по своему религиозному духу и явилась самым отрадным впечатлением из всего увиденного мною в России. После всей этой серой, бессмысленной нищеты, царившей повсюду, было приятно видеть хоть и бедность, но такую, где есть место душевной теплоте, отмеченной многоцветием человеческого бытия, где к человеческой жизни и смерти относятся с благоговением и, во всяком случае, освящают приход ребенка в этот мир так же, как и уход его из этого мира. Поэтому я решила, как и все остальные, встать на колени и поцеловать край большой иконы с изображением Христа, висевшей на стене рядом с гробом, в котором лежал младенец. Хотя я никак не могла избавиться от мысли о микробах и возможности заразиться.

Мы возвращались домой через деревню. Не знаю, считалась ли эта деревня также частью фольклорного музея, и старались ли ее специально сохранить в первозданном виде. Во всяком случае, дорога, вдоль которой шли длинные ряды деревенских домов, была проселочной, и на ней отчетливо были видны колеи от колес. Дорога вилась среди старых тополей и рябин. Квадратные деревянные домики были ветхими, серебристо-серыми. На одном из поворотов, там, где мы выезжали на шоссе, я заметила маленькое красивое окошко мансарды, обрамленное изящной резьбой. Порой такие окошки встречаются в русских деревнях и бывают выкрашены в яркие, радостные тона: небесно-голубой, ярко-зеленый, как молодая травка, а то и ярко-красный или белый. В атмосфере этой старинной деревни было ощущение праздника, кое-где я увидела какие-то декоративные хвойные деревья, возле отдельных домов кусты, мальвы, турецкую гвоздику, жимолость, заметили мы и пару увядших роз.