Возвращение в Чарлстон

Но это было так. Из-за Хендрикса она купила старый холодильник и каждый день брала из развозящего лед фургона по десять фунтов льда. И металлическую садовую мебель она тоже купила на аукционе из-за него. В маленьком тенистом дворике было так хорошо летом; теперь там было на чем сидеть, потягивая холодное питье из высокого стакана. После месяца визитов Джон уже не делал вид, что приходит навещать серебряную вазу. Он снимал шляпу, как только входил в магазин, а если не было покупателей, то и пиджак, с облегчением вздыхал и говорил:

– Привет!

Задний дворик он называл оазисом. Так его и стали называть все.

– Я почти весь день провела в оазисе, – говорила Гарден, когда Элизабет спрашивала, как идут дела.

– Можно, я приведу в оазис своего друга? – время от времени спрашивала Верити Эмерсон.

Бывшая учительница Гарден по английскому языку совершенно случайно зашла в магазин в июне. Она понятия не имела, что Гарден вернулась в Чарлстон.

– Меня не было здесь два года, – объяснила она. – Умер мой отец, и я уехала домой к матери помочь разобраться с его делами. Хотела там остаться, даже начала работать в школе, в Лоуэлле. Но поняла, что скучаю по Чарлстону. Мисс Мак-Би сказала, что будет рада принять меня снова, и вот я тут.

Гарден с изумлением поняла, что с тех пор, когда мисс Эмерсон была ее учительницей и кумиром, прошло десять лет. Так много – и так мало. Эшли-холл с его порядком и дисциплиной казался частью такого отдаленного прошлого, которое нельзя измерить временем.

Мисс Эмерсон настояла, чтобы Гарден называла ее Верити. Сначала Гарден запиналась, называя учительницу по имени, потом поняла, что ее бывший идол тоже человек, и с радостью приняла предложенную ей дружбу.

Верити Эмерсон снимала дом на Куин-стрит, всего в квартале от магазина. Раз в неделю она заглядывала к Гарден и получала приглашение в оазис. Она всегда приносила что-нибудь вкусное к чаю, которым угощала ее Гарден. Иногда она приводила с собой кого-то из друзей, писателей и артистов, живших колонией на Куин-стрит.

Почти каждый день кто-то из знакомых заходил к Гарден поговорить. А иногда, несмотря на пророчества Джорджа Бенджамена, забредали случайные покупатели. Дома Элен без умолку рассказывала о своих друзьях. Теперь Белва каждый день водила ее на Бэттери играть возле пушки, на зеленой лужайке под дубами. Элен была дитя Чарлстона. Она теперь называла Гарден «мама» вместо «мамми», клянчила арахисовые лепешки, знала наизусть песни всех уличных торговцев и выбегала на улицу за бесплатной пробой каждый раз, когда мимо проходила продавщица клубники.

Когда кончилось лето и чарлстонцы вернулись в город с гор и пляжей, Гарден пригласили петь в хоре церкви Святого Михаила.

– Какое христианское всепрощение, – насмешливо сказала она Элизабет, но в душе была очень довольна. Она любила петь в хоре, любила разучивать партию альта и сливать ее с другими, любила торжественность церковной службы и тот покой, который она оставляла в сердце. Кое-кто, в основном женщины, все еще не желали признавать ее и в присутствии Гарден отводили глаза в сторону. Но большинство разговаривали с ней так, словно ничего не случилось.

– В моей почте пока нет приглашений на день рождения, – сказала Гарден. – У меня, похоже, испытательный срок. – Она криво улыбнулась. И все же ей стало легче. Она чувствовала себя почти непобедимой.

Конец лета означал, что Джордж Бенджамен снова открыл свой магазин, а Верити Эмерсон начала занятия в школе.

– Теперь я смогу заняться стульями в оазисе, – объявил Джон. Он был в рабочей рубашке и брюках и держал в руках коробку, из которой извлек проволочную щетку, краску, кисть и несколько бутылок пива. – А покупателям, если они спросят, скажите, что я местный дворник. – Он ухмыльнулся. – Я все лето просто бесился, глядя на эту ржавую мебель. На флоте ржавчина – первый враг. – Он поставил пиво в холодильник и радостно пообещал заменить его чем-нибудь поинтереснее, как только будет подписана отмена сухого закона.

– Во всяком случае, пиво вам, пьяницам, президент Рузвельт дал сразу после выборов, – сказала Гарден.

– Потому-то мы, пьяницы, и голосовали за него, – согласился Джон. – Этот человек – просто гений. – Он сидел, скрестив ноги, прямо на кирпичной брусчатке и яростно отдирал ржавчину от ножки стула, что-то насвистывая сквозь зубы.

Джон Хендрикс занимался мебелью всю долгую и теплую чарлстонскую осень. Он приходил по крайней мере один, а иногда и два раза в неделю. Когда в магазине были посетители, он отдавал Гарден честь и со словами «сторож, мэм», проходил к задней двери. Она замечательно справлялась с душившим ее смехом, даже когда какая-то молодая дама сказала своей спутнице:

– Странно. Он так похож на командира моего Джерри.