— Но мне просто нечем платить залог, да и вперед слишком много…
— Таков уж тут порядок. А там сами решайте.
— Что ж, придется отказаться. Я приехала в Сидней всего с четырьмя сотнями долларов в кармане, и еще надо кое-что купить, к тому же я целый день ничего не ела, и работы тоже пока нет. Извините, что я отняла у вас время. — Она повернулась к выходу.
— Эй, подождите-ка. О залоге я мог бы и забыть.
— А как насчет аванса за две недели? Хозяин заколебался.
— Ладно. Пусть будет две недели. Но только сразу.
Тара улыбнулась. Право, она может нравиться людям, если только захочет. Это уж точно, подумала она, довольная собой. Наверное, и с работой проблем не будет.
— Хотите посмотреть комнату? Сюда. — Он взял чемодан и двинулся вперед, болтая без умолку.
— Это добрый старый трактир. Настоящий обломок нашей истории. Построен в 1915 году. Там внизу, в баре, полно фотографий, посмотрите, если интересно.
По темной лестнице они поднялись на узкую площадку. Он толкнул дверь. В дальнем конце было окно, а вся комната лежала в густой тени моста. Вид у комнаты был тот еще — грязь, запустение и почти никакой мебели. За рваной дерюгой скрывалась пыльная кухонька. Тара с трудом подавила вздох разочарования.
От хозяина не укрылась ее реакция.
— Буду с вами откровенен, — извиняющимся гоном заговорил он, — эта комната пустует многие месяцы, и я совсем забросил ее. Рассчитывал на жильца попроще, ну, вы понимаете, что я имею в виду. Но в наше время уж очень рискуешь нарваться на какого-нибудь наркомана или бандюгу. А с полицией мне вовсе не хочется иметь неприятностей.
Он помолчал и внимательно посмотрел на нее.
— Ну а вы девушка славная, и я мог бы помочь… прибраться. Между прочим, меня зовут Сэнди. Я живу прямо над вами, под крышей, и свободное время у меня бывает. Я теперь сам себе хозяин. В конце прошлого года у меня умер друг — от рака, — мы двадцать семь лет работали вместе…
Голос его прервался. Тара порывисто схватила его за руку, потом подошла к окну.
— По крайней мере залив виден! — сказала она.
Остановившись посреди холла в доме на Хантерс-Хилл, Филип Стюарт внимательно проверил паспорт, билеты, пересчитал деньги. Тщательно упакованный багаж был около двери, а пальто висело рядом на стуле. Он взглянул на часы и вошел в гостиную.
Джилли смотрела телевизор. Рядом стоял привычный с некоторых пор бокал виски. Посреди большой комнаты она выглядела какой-то потерянной. На полу, прямо у ног, стоял телефон, и Филип подумал, что она ждет звонка, каковой, впрочем, решил он, последует только, когда он уедет в аэропорт. Джилли не выказывала никакого интереса к его предстоящему отъезду. Но ясно было, что и происходящее на экране ее не интересовало.
«Джилли, Джилли, — подумал он, — к чему же мы пришли?»
Тем не менее он совершил весь обряд, положенный члену добропорядочной семьи.
— Так не забудешь, Джилли? Во вторник?
— Во вторник? Что во вторник?
— Придет мастер проверить, как работает насос в бассейне. Потом еще эти страховочные дела — запомнишь?
— Запомню.
На этом разговор мужа с женой закончился. Раньше, отправляясь по делам, Филип спрашивал: «Ну а ты что собираешься делать, пока меня не будет? « Но теперь он не отваживался задавать такой вопрос, потому что знал ответ. По множеству мельчайших, но безошибочных примет он догадывался, что у Джилли очередной роман, И по тому, как безнадежно она в нем застряла, как была постоянно напряжена, впадая то и дело в глубокую меланхолию, — ибо он знал, о ком идет речь, — он догадывался, что ей плохо. И помочь ей он ничем не мог.
Раньше Филип не просто терпел ее измены. Любил ее, сильно любил, и потому помогал ей выбраться из очередной истории и был, как нянька, после того как история завершалась. Не так уж много было этих историй, и не так уж серьезны они были и унизительны, чтобы бросить тень на его достоинство, и он даже испытывал некое грустное мужское удовлетворение от того, что всякий раз Джилли возвращалась к нему. Но все изменилось после того, как Джилли вернулась из Эдема и сказала, что умерла Стефани. Он не знал, да и не хотел знать, что там именно произошло, но чисто интуитивно он ощущал, что на сей раз она пересекла какую-то черту. Это был конец. В результате он оказался, ясно отдавая себе в том отчет, в странном положении человека, который оплакивает утрату жены, продолжая с ней в то же время жить в одном доме. Боль его была настоящей, а повседневное присутствие Джилли напоминало о потере. Но время траура подходило к концу, и он уже был готов сменить одеяние. Отчасти для этого требовалось установить физическую дистанцию. Он чаще и чаще бывал в Нью-Йорке, а оставаясь в Сиднее, предпочитал обедать и даже ночевать в клубе, как можно реже наведываясь в пустой дом. Но, главным образом, он постепенно расширял эмоциональную трещину между собою и Джилли, так чтобы заделать ее было нельзя. Когда подойдет время расставания, получится, что брак распался просто потому, что оказался на голодном пайке.