Запыхавшись, эфенселе Ланефенуу едва выговорила:
— Требуется присутствие… необходимость движения… сильное желание.
Расталкивая путавшихся под ногами фарги, они добрались до центра амбесида, где сидела эйстаа. Высокая иилане1, стоявшая рядом, крепко держала за руки низкорослую и тощую. Ее фигура показалась Амбаласи печально знакомой.
— Погляди-ка! — рявкнула Ланефснуу. — Погляди-ка, кого поймали на берегу.
Впервые в своей жизни Амбаласи не могла произнести ни слова.
Перед ней стояла Фар'.
Глава шестнадцатая
— Отсутствие понимания, — заявила Акотолп. — Полное незнание причин ее появления.
— Говори, эсекасак, — приказала эйстаа, — поведай собравшимся обо всем, что видела.
Высокая иилане' оказалась эсекасак — хранительницей родильных пляжей. Встряхнув Фар', как крохотного элиноу, она толкнула ее вперед.
— Долг мой охранять пляжи и самцов.
Когда самцы в ханане, я просто стерегу берега. Чтобы элининйил, выходящие из моря, были в безопасности. Они ведь слабенькие и нуждаются в защите. И я обязана видеть каждого элининйил, что выходит из моря, потому что одно дело эфенбуру на мелководье, а другое — город.
Она замолчала и беспомощно взглянула на эйстаа.
— Я расскажу, — сказала Ланефенуу. — Эсекасак не разрешено говорить об этом. Она должна всех защищать, отделять самцов, когда они выходят из океана и немедленно водворять их в ханане. И, исполняя свои обязанности, она изловила на пляже вот эту.
Ланефенуу замолчала — гнев ее был так велик, что мешал говорить. Постаравшись овладеть собой, она указала на Фар' большими пальцами, а потом с трудом проговорила:
— Поймала эту… когда она уходила с пляжа… с элининйил. С САМЦОМ!
Преступление было неслыханным, невероятным. Порядок, весь образ жизни в городе не допускал подобных поступков. Самцы находятся в ханане, в городе их не увидишь. Они всегда под охраной. Что случилось? Как это могло случиться? Все вокруг потрясенно оцепенели, поэтому смущенная поза Амбаласи не привлекала внимания, Но Акотолп, остававшаяся ученой в любой ситуации, шагнула вперед.
— Где теперь самец?
— В ханане.
— Он что-нибудь объяснил?
— Нет, он — пиленое.
— А эта говорила?
— Нет.
Подойдя к Фар' поближе, Акотолп завопила едва не ей в лицо:
— Я не знаю тебя, говори свое имя!
Фар' сделала отрицательный жест — и тут же охнула от боли, когда могучие лапы стражницы стиснули ее тонкие руки. Акотолп обвела взглядом иилане'.
— Кто-нибудь знает ее? Кому ведомо ее имя?
Ответом ей было молчание. Потом Ланефенуу сказала:
— Имя ее неизвестно. Она не из нашего города, она здесь чужая. Откуда ты явилась, незнакомка? Кто-нибудь должен тебя знать, если ты вместе с нами пришла из Икхалменетса.
Конечности Фар' шевельнулись в ответ — не из Икхалменетса. Правду она сказать не могла, но, как и все иилане', не умела лгать. Она сказала то, что думала, и этого было достаточно. Ланефенуу была неумолима.
— Ты пытаешься скрыть, кто ты и откуда. Но ты не сумеешь ничего скрыть от меня. Не сумеешь, Я назову этот город — и ты ответишь. И я буду спрашивать, пока ты все не расскажешь.
Фар' в панике огляделась: она не хотела говорить, но понимала, что эйстаа заставит. Взгляд ее на миг упал на оцепеневшую Амбаласи, задержался, двинулся дальше. Она все поняла.
Незаметно для других, не сводивших взгляда с Акотолп и пленницы, Амбаласи произнесла короткое слово, не требовавшее звуков. Фар' поняла. И задергалась от ненависти. Ее ненависть была такой сильной, что даже эйстаа отшатнулась.
«Смерть, — произнесла Амбаласи. — Смерть».
Фар' понимала, что не сможет не проговориться. И выдаст город, выдаст всех Дочерей Жизни. Их разыщут, схватят и убьют. Стоит только заговорить и все, чем она жила, погибнет. Ненависть ее предназначалась Амбаласи, которая останется жить. А Фар' оставалось только одно. Умереть.
Только ей — или всем другим? Мысль о возможном кровопролитии заставила Фар' забиться в агонии. Глаза ее закрылись, тело обмякло. Недвижная и невозмутимая Амбаласи наблюдала за нею.
— Мертва, — с отвращением бросила Ланефенуу, когда эсекасак разжала пальцы и тело Фар' повалилось на землю. — Теперь мы ничего не узнаем.
Акотолп подошла к трупу, толкнула его ногой и поманила к себе ближайшую фарги.
— Произведем вскрытие, эйстаа. Может быть, она заболела, схватила какую-нибудь мозговую инфекцию — только так можно объяснить ее странное поведение.
Ланефенуу дала знак, и тело утащили прочь. Большинство зевак разбежалось: эйстаа еще кипела гневом и негодованием и явно была не расположена к беседам.
Про Амбаласи забыли, и та ушла со всеми, не желая попадаться на глаза эйстаа. Вокруг в темноте суетились фарги, отыскивая удобное место для сна, и она осталась с ними. Ночью они не обращали на нее никакого внимания.
Выспавшись — насколько это было возможно на жесткой земле, — она с первыми же лучами света устремилась к морю. Миновав привязанного к причалу урукето, она вышла на край причала. И стала ждать, заставив себя окаменеть в невозмутимом молчании.