Возвращение в Египет

Пока Хлобуев с Павлом Ивановичем, Муразов спокоен. Понимая, что лишил Чичикова всякой возможности приумножить собственное достояние, он берет те небольшие деньги, что остались у Павла Ивановича после неудач первого тома, и пускает их в оборот. Как у Мидаса, всё, к чему прикасается Муразов, делается золотом, и капитал Чичикова быстро растет. Ни о каких благодарностях Муразов и слышать не хочет. Между ними будто само собой устанавливается, что, как и Хлобуев, Павел Иванович занимается богоугодными делами, а деньги, которых с каждым годом становится больше, просто милость Господня. Конечно, время от времени случаются и поручения Муразова, связанные с коммерческими интересами, но это как бы попутно: коли Чичиков так и так едет в Астрахань, Самару или, например, Петербург, заодно он выполняет и то, что просит Муразов. Впрочем, Чичиков помнит, что, пусть его доля невелика, иногда ее и под мелкоскопом не разглядишь, по воле Муразова, он, Павел Иванович, в его предприятиях компаньон, законный пайщик.

Чичиков по-прежнему, как любил и любит, беспрерывно колесит по стране. Ездит и на Дунай, и на Дон, и на Волгу — Верхнюю и Нижнюю. Муразов уже мало связан с питейными домами и винными откупами, всё больше с хлебом, который баржами возит со Средней Волги, икрой, рыбой с уральских и астраханских промыслов. Другие интересы у него на Верхней Волге. Здесь почти каждый год он открывает новую хлопчатобумажную фабрику или красильню. Контрагенты Муразова — сплошь староверы. Многие, подобно ему, давно перешли в единоверие, среди остальных есть и поповцы, и беспоповцы. И те и те люди истово верующие.

Нельзя сказать, что раньше Чичиков ничего о староверах не знал: первоначальный капитал, как известно, он сколотил на таможне, помогая староверам с реки Ветки контрабандой перевозить через границу парижские и лионские ткани. (Еще при царевне Софье, спасаясь от гонений, десятки тысяч их перебрались в Польшу и расселились здесь на землях панов Халецкого и Красильского.) Но тогда Чичиков смотрел на староверов просто как на свое хоть и скромное, но доходное поместье, что же до веры — ничего, кроме дикости, фанатизма, в ней не видел, оттого меры правительства против раскольников казались ему разумными, главное, вполне мягкими.

И сейчас то, что происходит в нем, начинается не с веры. Он видит, как староверы заключают миллионные сделки, при этом никто и не вспомнит о гербовой бумаге, о канцеляриях и поручителях, люди верят друг другу на слово, и оно надежнее любых официальных договоров. Что его могут обмануть, никому и в голову не приходит. Сам Чичиков — человек чиновный, все низшие канцелярские ступени он прошел шаг за шагом, и его поражает, что такое вообще может существовать в России. Но это есть, причем отлично работает, и он, снова и снова в этом убеждаясь, всякий раз приходит в восторг.

Возвращаясь в Петербург, Павел Иванович останавливается у Муразова. По вечерам за чаем они подолгу беседуют о делах и просто о жизни. Муразов не скрывает, что относится к Чичикову с симпатией. Он хвалит его уравновешенный характер, его энергию и предприимчивость. Чичиков напоминает Муразову его самого в молодости. Конечно, он видит, что развитие Павла Ивановича шло уродливо, до недавних пор он был обыкновенным жуликом, однако, хорошо к нему относясь, убеждает себя, что в нынешнее время, если ты гол как сокол, без шаромыжничества не проживешь. Иногда он понимает, что смотрит на Павла Ивановича уж в чересчур идеальном свете, но, в общем, склоняется, что выводы делать рано.

Предметы, о которых они говорят, разные, но сейчас, узнав людей, с которыми Муразов ведет дела, Чичиков начинает интересоваться и всем, что касается раскола. Муразов охотно рассказывает об Аввакуме и братьях Денисовых, о Выге, Ветке и нынешних монастырях на Иргизе. Он разъясняет Чичикову суть расхождений старообрядческих толков и согласий поповцев с беспоповцами, но и не только. Сам давно единоверец, о расколоучителях Муразов говорит с преклонением, хотя, упаси Господи, ни в чем Павла Ивановича не агитирует. На Чичикова эти рассказы действуют.

Тогда как раз начинается новая полоса гонений на староверов. Больше прочего ценя порядок и стабильность, Николай I несколько лет колебался, не мог решить, то ли ему и дальше вести себя с раскольниками мягко, как завела еще бабка, императрица Екатерина, а отец император Павел и брат император Александр неуклонно продолжали, то ли пришло время суровости. На последнем, ссылаясь на то, что раскольники усилились, чрезмерно размножились и, если у империи в будущем случатся затруднения, могут выступить на стороне ее врагов, настаивают митрополит Московский Филарет и два Голицыных — московский генерал-губернатор и недавно назначенный саратовский. Они также настраивают императора против раскольников, как когда-то фараона его советники — против евреев.