Возвращение в Египет

Лет пятнадцать назад, оглядываясь, он уже не видел вокруг себя никакого избранного народа Божия. Те, с кем он вышел из Египта, рассеялись как дым. Большая часть Израиля давно вернулась на берега Нила, думать забыла о Земле Обетованной, прочие без цели и смысла, кто куда, разбрелись по пустыне. Жалкие, никчемные ошметки когда-то великого народа, щепа еще более мелкая, чем осталась от египтян, когда воды Красного моря вернулись и обрушились на их колесницы. Вести в Землю Обетованную было некого, и он ждал, что Господь вот-вот разорвет свой Завет с племенем, ради которого безо всякого толку творил бесконечные чудеса. От кого-то другого породит Новый Израиль, многочисленный, как звезды на небе или морской песок.

Но Всевышний будто еще на что-то надеялся — медлил. И тогда он, Чичиков, вслед за Всевышним тоже стал перебирать всех, кого знал. Искал, искал, кем Господь сможет восстановить Избранный народ, возвести, отстроить его заново. Так он и набрел однажды на них, на народников, единственных, кто поднялся, восстал против зла и теперь идет за Александром Ивановичем Герценом. Думая о революционерах всё неотвязнее, всё упорнее, он в то же время понимал, что этот шанс последний, другого Господь человеку уже не даст. Боясь ошибиться, ни в чем не уверенный, колеблемый, будто на ветру былинка, он, рассказывает Чичиков, неотрывно, день и ночь читал Герцена и Маркса, Бакунина и Огарева, Чернышевского и Добролюбова. Поначалу было нелегко разобраться, и кто они, и чего хотят, потому что всё было незнакомым, чужим по мысли, даже по строю языка. Оттого, маясь сам, он, будто приставучая муха, в каждой своей молитве пытал Господа, спрашивал и спрашивал Его: они или не они?

Он не только читал; сколько удавалось, ходил на сходки студентов, на рабочие митинги, слушал тамошних агитаторов, и вот, как ему кажется, постепенно стал понимать Всевышнего, который — ныне у него нет в этом ни малейших сомнений — именно из них, из землевольцев и революционеров, намерен сделать Себе новый избранный народ. Конечно, продолжал он, и сегодня его, Чичикова, нельзя назвать твердым революционером, выбор, воля Господа ясны ему скорее умом, чем сердцем. Ему до сих пор тяжело принять, что для Всевышнего готовность как мелкобуржуазный пережиток отбросить и самого антихриста, и парализовавший человека страх перед ним однажды оказалась даже важнее веры.

Последним, обо что он, Чичиков, преткнулся, был Небесный Иерусалим. Трижды — два раза в Стародубье и один в Иргизе — в видениях ему являлись Райские чертоги. Господь водил его по Эдему, всё показал и обо всем рассказал. Гуляя по Божественному городу, Чичиков видел, что весь он изваян из любимого Всевышним сапфира — единственного камня, в котором умели сойтись синева и глубина неба с его светом. Но роман Николая Гавриловича Чернышевского «Что делать?», в первую очередь четвертый сон Веры Павловны, в котором перед ней во всем великолепии предстает коммунизм, смутил его. Он стал думать: не были ли его стародубские видения бесовским искушением, может быть, никакой Господь и не являлся ему, по Своему саду никогда его не водил? Прав Чернышевский — коммунизм именно такой, каким он его описал. Он, Чичиков, и сейчас не знает, где правда, но в одном полностью с Чернышевским согласен: Небесный Иерусалим еще только предстоит возвести, и строить его человек будет сам, своими руками, своим потом и кровью. И город он изваяет не из сапфира, а из космического эфира и Эдисонова электричества. Закончил же Чичиков свою речь тем, что муразовские миллионы, как и просил завещатель, до последней копейки были истрачены на богоугодные цели, но остались еще собственные его, Чичикова, средства в деньгах и паях разных фабричных, заводских и торговых предприятий.

И вот вчера у стряпчего он подписал завещание, в соответствии с коим весь капитал целиком и полностью должен отойти на нужды мировой революции, которая навсегда сметет с лица земли ненавистную антихристову власть, а то, что останется, издержано на строительство коммунизма. И под аплодисменты собравшихся, передавая Плеханову шкатулку с ассигнациями и ценными бумагами, добавил, что, безгранично доверяя Георгию Валентиновичу, именно его в интересах дела он назначает полномочным и единственным распорядителем своего капитала.