Возвращение в Оксфорд

Шесты были прочно воткнуты в дно по обе стороны лодки, побег был невозможен. Американский десант неумолимо приближался. И вот они поравнялись с бортом. Мисс Шустер-Слэтт издала радостный вопль. Настала очередь Гарриет краснеть за своих знакомых. С невыносимым жеманством мисс Шустер-Слэтт извинилась за вторжение, представила всех друг другу, заявила, что вечно всем мешает, напомнила лорду Питеру об их прошлой встрече, заметила, что в таком приятном обществе он конечно же не захочет на нее отвлекаться, с пугающим энтузиазмом произнесла речь о размножении приспособленных, еще раз шумно подивилась собственной бестактности, уведомила лорда Питера, что Гарриет просто прелесть, такая отзывчивая, и одарила каждого из них последним экземпляром своего опросника. Уимзи слушал и отвечал с невозмутимой учтивостью, а Гарриет, горячо желавшая, чтобы Айсис вышел из берегов и затопил их всех, могла только завидовать его самообладанию. Когда наконец мисс Шустер-Слэтт с компанией отбыли, коварные воды донесли издалека ее пронзительный голос:

— Я же говорила вам, девочки, — настоящий английский аристократ!

После чего многострадальный Уимзи улегся между чайными чашками и разразился истерическим хохотом.

— Питер, — сказала Гарриет, когда он перестал издавать кудахчущие звуки, — откуда у вас такое несокрушимое благодушие? Меня эта милая женщина сводит с ума. Выпейте еще чаю.

— Думаю, — мрачно отозвался его светлость, — довольно уже изображать из себя настоящего аристократа — пора входить в роль великого сыщика. Жизнь упорно превращает нашу романтическую прогулку в грубый фарс. Если это досье, то давайте его сюда. Посмотрим, — добавил он со смешком, — как вы справляетесь с ролью детектива, когда предоставлены сами себе.

Гарриет отдала ему блокнот и конверт с различными анонимными посланиями, снабженными, где это было возможно, датой и указанием способа доставки. Уимзи начал с писем, рассматривая их по одному, без малейших проявлений ужаса, отвращения или каких-либо других эмоций, кроме раздумчивого интереса. Затем он сложил их обратно в конверт, набил трубку, устроился поудобнее на подушках и принялся изучать рукопись. Он читал медленно, то и дело возвращаясь назад, чтобы уточнить дату или иную подробность. В конце первой страницы он поднял глаза и заметил:

— Как полезно писать детективы: вы знаете, как рассказать историю и как представить улики.

— Спасибо, — сухо сказала Гарриет. — Сэр Хьюберт уж похвалит так похвалит.[215]

Он продолжил чтение. Следующее наблюдение не заставило себя ждать:

— Я смотрю, вы исключили из подозреваемых слуг, живущих в скаутском крыле, на основании одной запертой двери.

— Я не так простодушна. Когда вы дойдете до инцидента в часовне, вы поймете, что все они оказываются вне подозрений по другой причине.

— Виноват, совершил непростительную ошибку: стал теоретизировать, не имея фактов.[216]

Признав справедливость упрека, он погрузился в молчание, а она изучала его лицо, повернутое вполоборота. В целом, как фасад, оно было ей уже довольно хорошо знакомо, но теперь она видела детали, словно увеличенные воображаемой лупой. Плотно прижатое ухо с аккуратным завитком раковины, часть затылка, блеск коротких волос в том месте, где шейные мускулы прикрепляются к голове. Крошечный серповидный шрам у левого виска. Легкие морщинки смеха в уголке глаза, нависшее верхнее веко. Золотой блик вдоль скулы. Широкий разрез ноздри. Почти неразличимые бисеринки пота над верхней губой, еле заметное дрожание мускула в уголке рта, чуть тронутая солнцем бледная кожа и внезапная белизна ниже линии воротника. Небольшая впадина у ключицы.

Он поднял глаза, и она мгновенно залилась краской, будто ее ошпарили кипятком. В глазах потемнело, в ушах стоял шум, казалось, что-то огромное нависло над ней. Потом туман рассеялся. Его взгляд был снова прикован к рукописи, однако дышал он тяжело, словно после бега.

Ну вот оно и случилось, подумала Гарриет. Но ведь случилось это давно. Вся разница в том, что теперь придется признаться самой себе. Я ведь уже некоторое время это знаю. Но знает ли он? Теперь ему трудно будет не знать. Хотя он, кажется, отказывается признать увиденное, и это тоже что-то новенькое. Что ж, тем легче будет сделать то, что я собиралась сделать.

Она решительно устремила взгляд на водную рябь, однако от нее не ускользало ни одно его движение, ни одна перевернутая страница, ни один вдох или выдох. Казалось, она чувствует каждую косточку в его теле по отдельности. И когда он заговорил, она поразилась, как могла спутать чей-то голос с этим голосом.

— Да, Гарриет, задачка не из приятных.

— Да. И так не может больше продолжаться, Питер. Нельзя допустить, чтобы людей доводили до прыжка в реку. Черт с ней, с оглаской, — это должно прекратиться. Иначе, даже если никто не пострадает физически, мы все сойдем с ума.

— Вот именно.

— Скажите мне, что делать, Питер.

Она перестала остро ощущать каждую клетку его тела — оставался лишь его привычный быстрый ум, который непостижимым образом оживлял это забавное сочетание черт.