Возвращение в Острог

Переведя взгляд на приборную панель, Козлов замечает наклейку, которую видел ещё в прошлый раз, — чуть правее руля красуется герб футбольного клуба «Манчестер Юнайтед».

«У всех теперь свои боги», — думает Александр.

Машина наконец трогается, Михаил делает радио погромче, и юным голосом Андрей Макаревич поёт:

Полпути позади, и немного осталось.
И себя обмануть будет легче всего.
От ненужных побед остаётся усталость,
Если завтрашний день не сулит ничего…

В городок въезжают после обеда. На одном из перекрёстков Александр замечает ссорящихся в свете фонаря сиамских близняшек. Этих девушек Козлов хорошо помнит, Вера и Любовь — единственная и настоящая достопримечательность Острога.

— Не забыли их, Александр Александрович?

— Разве ж такое забудешь, Миш…

— Вот с тех пор, как вы уехали, рассорились девки вдрызг!

— Почему?

— После присоединения Крыма никак не могут найти общий язык. Одна теперь за Россию, вторая за хохлов. Гавкаются каждый день. Любовь ходит с расцарапанным лицом, а Вера с разбитой губой. Мы все думали, что они помирятся, всё-таки как-никак одно целое, но вот третьего дня Люба притащила заявление — хочет отделиться от сестры…

— Долбанутые, — стряхивая пыль с брюк, с улыбкой вставляет Фортов.

— Да это как посмотреть… — почёсывая руку, с мудростью провинциала отвечает Михаил.

Так завязывается разговор. Хотя всем в машине очевидно, что главная новость теперь одна, местный следователь намеренно говорит о других вещах, оставляя череду подростковых суицидов на периферии беседы:

— А помните, Александр Александрович, у нас там на окраине, возле бензоколонки, храм старообрядческий был…

— Что-то такое припоминаю, да…

— Ну такой, с синей крышей, дальнобойщики ещё вечно возле него парковались…

— Кажется, да, Миш, припоминаю…

— Так вот эта старообрядческая церковь третьего дня проиграла суд церкви православной, и теперь приставы должны забрать из храма частицы мощей святого Афиногена, чтобы передать их в часовенку на территории нашей Острожской тюрьмы, представляете?

— А Кичмана, кстати, туда уже перевели?

— Да! Давно уже этапировали из Москвы. Как и полагается, вашими стараньями присел поближе к дому. Всё-таки грамотно вы тогда всех нас переиграли, Александр Александрович, ой как грамотно! — Михаил лукаво улыбается и смотрит в зеркало заднего вида. Козлов фиксирует эту улыбку и понимает, что здесь его по-прежнему помнят и, судя по всему, обиду всё ещё таят.

— А ещё вот знаете, у нас тут на площади Свободы много лет назад была зарыта капсула времени…

— Нет, Миш, не знаю…

— Ещё в советские времена ссыльные и работники тюрьмы зарыли послание к будущим поколениям, и вот на следующей неделе, аккурат на День города, новый мэр её будет вскрывать. Узнаем, что там нам деды завещали…

Казалось бы, хорошая тема для разговора, но Козлов не отвечает. Посмотрев в окно, столичный следователь думает теперь, что больше всего на свете желает поскорее вернуться домой. Слушать провинциальные анекдоты охоты нет. Более того, проведя в машине всего полчаса, Александр чувствует теперь, как возвращается всё то тревожное и неприятное, что он уже испытывал здесь несколько лет назад. Пространство, лишённое энергии.

Когда подъезжают к общежитию МВД, Михаил вдруг резко бьёт по тормозам и матерится:

— Сука! Сука! Сука!

— Ты чего, Миш?! — двумя руками ухватившись за переднее кресло, спрашивает Козлов.

— Да вот, только что прислали — четвёртая…

Море волнуется два!

Песнь пятая

На месте очередного самоубийства (самоубийства ли?) оказываются спустя десять минут. Подойдя к лежащему у стены трупу, Александр узнаёт от коллег, что мотива, кажется, вновь нет. Записки тоже. Осматривая девочку, Козлов думает теперь, что она выглядит участницей известной детской игры, когда, замерев, вам нужно показать животное или птицу. Шея воспитанницы тонкая и длинная, как у лебедя. Глаза всё ещё открыты, и кажется теперь, что, прижавшись щекой к земле, девочка прислушивается к шагам незнакомцев. На её лице застыло удивление. Вероятно, успела только поразиться тому, как быстро закончилась её жизнь.

Пока Козлов осматривает труп, стоящего рядом Фортова вырывает. Оперативники улыбаются, а новоиспечённый сотрудник Следственного комитета прижимает к губам дорогой шёлковый платок.

— Товарищи, столичную блевотину на экспертизу берём? — шутит кто-то из местных.

— Работай давай! — спокойно отвечает Козлов.