Возвращение в сказку

С большим трудом, с разными приключениями, но все же однажды ранним утром оказался снова возле своей деревеньки. Уселся на сучке заветного дерева, зовет к себе лешего.

Наконец является тот. Но не обрадовал Акима.

«Нет, милый, тебе еще рано думать об этом. Вот побудешь еще в шкуре мурашика, тогда посмотрим…»

Леший топнул лапами, махнул крыльями, прошептал какие-то волшебные слова, дунул на Акима-дрозда — и тот тотчас же превратился в обычного мурашика.

Аким и обрадовался. Мурашику все же легче, чем, скажем, медведю, думает. Бегай по своим ниточкам-дорожкам, кормись — не ленись.

Но на самом деле оказалось все сложнее… В муравьиной семье каждый мурашик свои заботы имеет. Один себе подобных выводит — это мать-«царица», второй их нянчит, третий корм для них носит, четвертый охраняет муравейник, пятый пасет тлей, которых мурашки доят… Аким попал в доставщики корма. Это самая трудная работа. Другой раз приходится тащить тяжелее себя в десять, а то и больше раз груз. И на дороге не бросишь. Увидят, по шее надают… А работа эта опасная — постоянно находиться в пути. Муравьев топчут ногами звери, люди, птицы… В муравьином доме копается медведь, другие животные… А человек заманивает муравьев в бутылку, потом в теплой печке топит их и добывает таким образом масло, которым лечится.

Вот так раз Аким-мурашик попал в рот медведю. Хорошо, вместе с муравьями он взял в рот сучок и пришлось ему его выплюнуть. Вместе с сучком он тогда выплюнул и Акима-муравья. Другой раз чуть было не угодил в жаровню. Женщина засунула бутылку в муравейник, и Аким-муравей нечаянно залез туда темной ночью, возвращаясь с добычей. Но тут его спасло то, что женщина слабо закрыла горлышко льняной тряпицей, и ему удалось выбраться и вернуться к своим. А потом когда он по сырой осенней дороге добирался домой, то его ногами топтали и люди и звери. Хорошо, дорога была мягкая.

Дождался с горем пополам Аким-муравей в муравьином подземном царстве весны, выполз однажды теплым солнечным днем из глубокой норы и сразу — под заветное дерево.

Позвал он к себе лешего.

На сей раз он явился совсем скоро.

«Ну, — сказал весело, — я надеюсь, что ты, наконец, понял, что „не почешешь — и пупырь не вскочит“. Так говорят твои вепсы?» — «Понял, понял… Сам буду помнить и всем людям накажу: „Земля дармоедов не кормит. Что землю красит солнышко, а человека труд“».

Леший топнул лапами, махнул крыльями, прошептал какие-то волшебные слова, дунул на Акима, и стал Аким человеком.

«Помни, — наказывал леший ему на прощание, — если ты человеком родился, то постарайся остаться им до самой своей смерти».

Закончила мама свой рассказ, и мы направились дальше. Главной нашей целью было набрать боровичков для сушки. Подберезовиков, подосиновиков в том году было очень много, и мы уже засолили их ведра два. И мама решила провести меня по местам, где любят расти белые грибы. От поляночки мы повернули к Чухушкам и через несколько минут, подобрав по нескольку боровичков, оказались на краю вновь разделанного поля. Мама опять остановилась, о чем-то взгрустнув, заговорила:

— Раньше, да ты, верно, помнишь это, тут располагались поляночки многих хозяев. Вот на этом месте, где мы стоим, была поляночка твоего деда. Тут неподалеку были полянки Шомбоева, Долиновых, Беловых. Всего, наверное, с десяток полянок. Кто на них с песнями работал, кто с шумом. А меж собой соседи дружны были. На обед все вместе собирались. Разложат у кого что есть и едят с краю. Помогали и в работе друг дружке. Бывало, кто первый кончит на своей поляночке, идет соседу помочь. Нечего сказать — дружно жили. Я разговор-то к тому веду, — продолжала мама, — раньше те поляночки звались Гришкина, Федорова, Ешоева, Афонькина, Ванина. И когда мы ходили сюда за грибами или ягодами, то вспоминали и бывших их хозяев. Как вот мы сейчас с тобой их вспомнили. Для молодых же теперь это место называется Реду-корьб, по-русски «Грязный лес» значит. Тех же людей, что жили переже их, они не помнят. Значит, память о них сохранится, только пока мы будем живы. Мы умрем, и вместе с нами умрет память о них. А ведь те люди разделали поляны, покосы, плодили людей, сплавляли лес по рекам. Сколько было смелых да удалых! Каждый чем-то да славен был, один мастерством своим, другой чудачеством… Через вот такие поляночки люди передавали потомкам память о них. Я вот никогда не видела старика Синика, а через поженку на конце озера знаю, что жил такой, даже каким он был — знаю. А старик он был интересный тем, что переже чем что-то сделать себе, делал людям. И в первую голову безлошадным вдовам, а потом себе. И все без платы. Вина старик не пил, табаку не курил, скверных слов не говорил. Вот какой человек был…

Мама вздохнула, посмотрела на меня и добавила:

— Многие годы наши деды и отцы, а потом и мы, их дети, обживали эти земли: резделывали поля, покосы, строили дома, проводили дороги, рожали детей. Любим мы, сынок, эти края. И век здесь жить людям.

— Правда, мама, — ответил я.