Возвращение в Терпилов

Суд проходил в соседнем кабинете. Журналистская корочка позволила мне проскользнуть мимо двух амбалоподобных приставов, наглухо перегораживавших двери в зал. Хитрость служителей Фемиды не удалась – в большом помещении оказалось людно: возле клетки с обвиняемым толпись журналисты с диктофонами и камерами (на двух из них были жилетки с логотипами федеральных каналов), а на стульях разместилось не менее полусотни зрителей. На первой скамье, рядом с адвокатом, я заметил Соню, бледную как полотно. Нервно комкая в тонких белых пальцах бумажный платок, она не отрывала взволнованно-напряжённого взгляда от судьи.

Я вошёл к концу процесса – уже зачитывался приговор. Пока судья, пожилой мужчина с красным лицом, обрамлённым седыми бакенбардами, бормотал свою юридическую скороговорку, в которой, как обычно, нельзя было разобрать ни слова, Саша стоял, высоко подняв голову и торжествующе улыбался. Время от времени он бросал ободряющий взгляд на Софью или весело кивал кому-нибудь из собравшихся. Закончив чтение вердикта, согласно которому Васильев получал три года колонии строгого режима, судья задал шаблонный вопрос о том, хочет ли подсудимый произнести последнее слово. Вместо ответа Саша поднял руку над головой, показывая собравшимся три пальца. Зал взорвался свистом и аплодисментами, присутствующие один за другим повторяли жест молодого человека. Я заметил с удивлением, что как бы невзначай кисть с тремя выставленными пальцами поднял и один из федеральных корреспондентов… И сколько не стучал судья своим дубовым молотком о кафедру, сколько, срывая голос, не призывал приставов навести порядок, руки не опускались…

«Отречёмся от старого мира, отрехнём его прах с наших ног!» – запел вдруг Саша своим звонким срывающимся голосом. К клетке с дубинками наперевес бросились приставы, кто-то, гремя ключами, уже отпирал ржавую железную дверь… Сделать я ничего не мог, и чтобы не видеть неизбежного, вышел прочь. Как и ожидал, через минуту из зала стали выгонять зрителей. Приставы не церемонились и тут – дубинки свистели налево и направо. Хор голосов, подтягивающий Саше, однако, не угасал. Только резиновой дубинке удавалось погасить «нам враждебны златые кумиры» в одном месте, как в другом через звуки глухих ударов и свирепое сопение приставов прорывалось выкрикнутое без мелодии, с яростным отчаянием – «ненавистен нам царский чертог».

Я задержался в коридоре, надеясь переговорить с Софьей, однако, в поднявшейся суматохе пропустил её.