Возвращение в жизнь

С того дня как нагрубил Виктору Дмитриевичу, Кульчицкий всячески избегал его. Но однажды сам подошел и помог разобрать и обработать партию поступивших нот. Он ничего не сказал, но Виктор Дмитриевич понял, что это – честное примирение, и обрадовался.

После ухода Виктора Дмитриевича из больницы Мещеряков не оставлял его без внимания. Но ему не хотелось, чтобы Новиков чувствовал в этом только врачебный надзор. Да это и в самом деле не было лишь надзором. Каждому своему больному Алексей Тихонович отдавал так много сил, что глубоко по-человечески привязывался к нему. А Новиков был для него особенно дорог, – его возвращение в жизнь было трудным и потребовало большой борьбы.

Встречи Виктора с Мещеряковым не были похожи на встречи бывшего больного со своим лечащим врачом. Это были настоящие встречи друзей.

С друзьями в больнице Виктор Дмитриевич все время поддерживал связь. Однажды позвонила Марина Ивановна и предложила принять участие в концерте, устраиваемом в больничном клубе.

Ему хотелось сразу же дать согласие. Но он опасался, – вполне понятный страх профессионального музыканта, давно не выступавшего перед публикой.

Все-таки он принял предложение и стал усиленно готовиться, волнуясь больше, чем когда-то перед любым из своих концертов. Аносов нашел ему аккомпаниатора – старшеклассника своей школы.

Ничего не говоря другу, Вадим поехал на концерт.

Виктор Дмитриевич выступал после танцевальной группы. Аносов почти не слышал, что и как Виктор играет. Он лишь видел его глаза, чувствовал его вдохновенную внутреннюю собранность, – она передавалась ему вместе со звуками, летящими со сцены в притихший зал.

Вадим узнавал и не узнавал друга. Это был совсем не тот Виктор, которого он встречал последние годы пьяным, безвольным, опустошенным. Это был прежний Виктор – только старше, зрелее, и даже, кажется, еще сильнее…

Сам Виктор Дмитриевич тоже не мог толком вспомнить, как он играл. Помнил только долгую тишину в зале – до того самого момента, пока он дошел уже почти до кулис…

И тишина была после, когда он едва не до рассвета проходил по набережным.

Вернувшись в свою комнату, он не в состоянии был даже раздеться. Тяжело свалился и в ту же минуту заснул тем сладким беспробудным сном, каким спят дети, улыбаясь во сне счастливым видениям…

В Горздраве с Мариной Ивановной начали вести переговоры о выдвижении Славинского заведующим отделением во Вторую больницу.

– По-моему, рано еще, – высказала она свое мнение. – Вот через годик. Он сейчас на очень правильном пути. Но поговорите сами с ним. Я вовсе не хочу тормозить его рост. Найдете нужным и, если он согласится, – посылайте. Знаю, что работать будет хорошо. Но через год он принес бы больше пользы именно как заведующий отделением. Он сейчас многому учится у Мещерякова, а у того есть организаторские навыки.

Через несколько дней в Горздрав пригласили самого Славинского. Он отказался от предложенного ему назначения.

Вернувшись в больницу, Петр Афанасьевич сразу же пошел к Марине Ивановне и попросил о том, о чем хотел просить еще раньше:

– Я слышал, что решен вопрос о десятом отделении. Заведовать будет Мещеряков…

– Но вы же здесь старший ординатор, а там есть должность только рядового ординатора, – ответила Марина Ивановна, радуясь недосказанной просьбе Славинского.

– Какую это играет роль? Старший, рядовой… разве в этом дело? Не пятьдесят же рублей разницы определяют все…

Славинского назначили ординатором в новое отделение Мещерякова. Прочитав приказ, он улыбнулся: «Ну, теперь я совсем пропал. Алексей не даст житья… А без его увлеченности, пожалуй, и пустовато жить…»

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Из долгой командировки в Свирскую больницу вернулась Леля Мартынова.

Волнуясь, она вошла в парк. Какое все родное-родное здесь! Какое счастье идти по зеленым тоннелям аллей, встречать старых подруг, чувствовать себя дома!

Она забежала на минуту к Марине Ивановне, в приемный покой, и отправилась к Мещерякову…

– Хочу к вам в отделение. – Она улыбнулась и в этой улыбке была настойчивая просьба – ну возьмите же!

– Хорошо, поговорю с Мариной Ивановной, – пообещал Мещеряков, думая: «А Леля была бы отличной старшей сестрой для нашего отделения. Борьба с алкоголизмом – это для нее тоже теперь на всю жизнь».

От Мещерякова Леля пошла в слесарную мастерскую. За мастерской рыли котлован для закладки жилого дома. Машины подвозили камень, шлакоблоки, готовые рамы, двери.

В мастерской работал новый слесарь. «Тот самый больной, которого выписал Петр Афанасьевич», – догадалась Леля, вспоминая письмо тети Фени.

Она походила по мастерской, посидела около верстака. Чтобы как-то оправдать свой приход, попросила слесаря:

– Сделайте мне, пожалуйста, новый ключ для отделения.

Слесарь согласился. Заметив, что Леля пристально оглядывает мастерскую, он сказал:

– Хороший человек здесь работал. Говорят, он из грязного подвала все это соорудил. Долгую память оставил. Такая мастерская – клад для больницы…