Матери своей Веда не помнила, проведя все детство с бабкой. Это она ее так называла – бабушка, а на самом деле та была и не бабкой вовсе, а прабабкой или, может быть, и прапрабабкой. Веда никогда не играла с другими детьми, не бегала с ними пасти гусей, а, став постарше, не ходила в лес с крикливой, хохочущей, аукающей на все лады девчачьей стайкой по грибы и по ягоды. Все свое время проводила она с бабкой. И в лес они ходили вместе – собирать ведомые одной лишь бабке травы, и дома были все время вместе. Хозяйства у бабки никакого не было, но хлопот от этого ни у бабки, ни у маленькой Веды меньше не становилось. Собрать траву, разобрать, развесить ее сушиться. А потом ту траву надо было истолочь в порошок; какую-то – мешать с воском и делать свечи, другую же – настаивать или делать отвары. А еще собирать жаб, желуди и дубовую кору, ходить в лес за поганками и мухоморами… Да много всяких занятий находила бабка для маленькой Веды. А кроме всякого рода хлопот приходилось еще и учиться. Вернее, сами хлопоты тоже были учебой, когда Веде приходилось запоминать – что, для чего и с какой целью. Но помимо этого лет с пяти ей пришлось учиться читать толстенную бабкину книгу. Да еще и не по-русски, а на особом колдовском языке. И не просто читать, а изучать то, что написано в этой книге. А еще молитвы… Бабка была светлой колдуньей и все делала с именем Божьим на устах. Исусу молилась и старых родовых богов не забывала.
К своей семнадцатой весне Веда, можно сказать, овладела всеми бабкиными знаниями, как по знахарской, так и по колдовской части. Хотя разве отделишь одно от другого, когда переплелись они тесно, как в природе, так и в сущности человеческой? А вскорости бабка умерла. Отдала Богу душу тихо и спокойно, не мучаясь страшными предсмертными муками, как темные ведьмы. Лежа на смертном одре, взяла она Веду за руку и еле слышно молвила: «Прими дар мой, Ведушка. А я ухожу…» И – ушла.
Община позаботилась о сиротке, решив выдать ее замуж за домовитого и хозяйственного крестьянина средних лет, недавно оставшегося вдовцом. А избушку, где жили Веда с бабкой, передать какой-то молодой семье. Такой расклад пришелся Веде не по душе, и она, собрав необходимое в узелок, покинула родное село, отправившись странствовать по белу свету. То наймется к кому-нибудь на работу, а то пристанет к компании богомолок и ходит с ними из монастыря в монастырь, от одной святыни к другой. Чаще же всего просто шла от города к городу, от села к селу, от деревни к деревне. На ее искусство и умение спрос был везде и всегда. Кому-то зуб больной заговорить, а кому-то и женишка приворожить. Так к двадцати своим годам добрела Веда до Тушина, а местный староста возьми да и предложи ей здесь поселиться. И даже новую избу поставили ей тушинские мужики. Так и стала Веда тушинской знахаркой.
А когда в Тушине поселилась боярыня Тютчева, то у Веды появилась и подруга. Не сразу, конечно, но подружились они крепко и по-настоящему. Виделись ежедневно, за исключением того времени, когда в Тушине жил великий воевода. Тогда уж в боярскую усадьбу Веда по своей воле и носа не казала.
Об исчезновении из усадьбы боярыни Ольги вместе с дворецким Епифанием Веда узнала лишь через несколько дней. Занята была своими делами – лисий коготок зацвел. Надо было его постараться собрать как можно больше – уж больно незаменимая травка, этот лисий коготок. А вечерами надо было еще разбирать да обрабатывать собранное, вот и не оставалось у Веды ни одной свободной минутки в эти дни.
А как освободилась, так и решила в боярскую усадьбу забежать, справиться, что да как. Услышанное от дворовых девок: «А боярыня уж третий день как с Епифанием куда-то уехала», – повергло Веду в состояние искреннего изумления.
– Что значит «куда-то»? – попробовала она уточнить. – И на сколько уехала боярыня? Когда ждать-то ее?
– Кто ж их знает… Ихнее дело хозяйское, – был ответ. – Никому они ничего не говорили. А уехали просто, и все.
Подобное объяснение, может быть, и могло кого-нибудь удовлетворить, но только не Веду.
– Да вы, девки, вконец одурели, что ли? – возмутилась она. – Кто видел, как уезжала боярыня?
Оказалось, что при отъезде боярыни Ольги и Епифания никто из дворни не присутствовал. Более того, и боярынин возок, и кони все на месте оказались.
– Ах, дурищи вы бестолковые! – бушевала Веда, устроив разнос тютчевской дворне. – Это что ж получается? Боярыня пешком ушла вдвоем с Епифанием незнамо куда и никого об этом не предупредила? Быть того не может! Лахудры толстомясые! Боярыня уже несколько дней как из дому исчезла, а они и не чешутся!
– Да что ты, Ведушка, бог с тобой, – пробовали оправдываться девицы. – Куда ж ей, боярыне-то деться? Ушла куда, уж найдется небось. А кому мы пожалиться можем? Нам и пожалиться некому.
– А губной староста на что? Дуры! – обругала их напоследок Веда.