Возвращение «Викинга»

Когда я выбрасывал в реку разлагающуюся рыбу, то увидел, что вода забурлила, как в кипящем котле. Вся окрестная рыба собралась на пир. На это обратили внимание и птицы-рыболовы. Они кружились над плотом, шугали в воду. Некоторые ухитрялись перехватить выбрасываемую добычу в воздухе. Мне пришло в голову, что моим стрелам, чтобы выдерживать точность в полете, не хватает оперения. И тогда я сложил оставшуюся рыбу кучкой на краю плота, а сам, взяв готовый лук и несколько стрел, спрятался за шалашом. С четырех метров, думаю, не промахнусь, а заодно испытаю оружие.

Птицы довольно долго не могли преодолеть страха перед нами, с криками летали над плотом и не решались полакомиться нашей рыбой. Может быть, их отпугивали стоны Ного?

— Тише, не шуми… — говорю я шепотом, — птиц отпугнешь!

— Не надо птица… — стонет Ного, — не надо рыба… Ного ничего не будет есть.

— Хорошо, не будешь, а пока помолчи…

Белогрудая птица отделилась от стаи и соскользнула с высоты; мелко трепеща короткими крыльями, замерла над рыбьей кучей и в следующий миг уселась на плот. Для остальных это послужило командой — они разом ринулись к рыбе, начали драться, ни одна не захотела остаться без добычи. А сверху налетали все новые и новые, били друг друга крыльями и клювами…

Если бы я швырнул в них дубину, уложил бы, самое меньшее, трех. Коротко просвистела стрела и увязла в птичьем боку. Птица закричала и забилась в агонии. Но остальные не обращали на нее внимания, будто ничего не случилось. Они рвали друг у друга рыбьи тушки. Ну, если вы такие дуры… я посылаю в них еще несколько стрел. Еще две птицы начали трепыхаться на бревнах плота. Вот-вот свалятся в реку. Я выскочил из шалаша, и только тогда птицы взлетели. Одна из птиц, едва я прикоснулся к ней, ударила меня клювом. Я быстренько свернул им шеи, тем, что еще трепыхались, и уложил рядышком возле шалаша. Поздравил себя с удачной охотой — оружие не подвело! Птицы крупные, величиной с гуся, мясистые. Но меня интересовало не столько мясо, сколько перья. Это сколько же моих стрел получат прекрасное оперение и возможность точно поразить цель!

После обеда урок плаванья снова не состоялся. Сначала я не придал значения легким белесым облакам, протянувшимся волосами от горизонта до горизонта. Ни ветерка. Воздух, как обычно, насыщен зноем и рыбьими запахами. Если пойдет дождик, думаю, не беда. Напоит сухую землю и вымоет наш плот. Небо как-то слишком быстро затягивается густеющими тучами, наступают сумерки, хотя солнце, я знаю, еще высоко. Из ближней долины вырвался вихрь, затянул воронкой пыль и сухие листья. Где-то над холмами сверкнуло, прокатился гром, упали первые крупные капли.

Бросаюсь спасать дрова. Тащу их в шалаш, засовываю под нары. Ного лежит и стонет.

Резко падает температура воздуха, становится прохладно. Порывы ветра превращаются в сильный ветер, и вот уже ураган грубо пробует нашу хижину на прочность. Ветер поднял в воздух золу на нашем кострище, к счастью, в сторону реки, потому что в ней были горящие угли и, если бы он хоть горсточку бросил на хижину, нам пришлось бы гасить пожар. Впрочем, до пожара вряд ли дошло бы — гулкие удары редких капель превращаются в ровный шум падающей воды. Через проем входа я вижу, как над вершинами холмов поднялась белая завеса, соединяя тучи с землей. Она движется в нашу сторону, закрывая от наших глаз холмы и заросли…

Вода тяжело падает на нашу утлую хижину, шатает стены. Появляются первые струйки воды, отыскавшие щели в нашей крыше. Единственное, чего я боюсь, это чтобы не рухнули стены и чтобы нам не пришлось выползать из-под них в объятия грозы…

Сижу в углу хижины. На голову, на плечи падают струйки воды. И все-таки в хижине лучше, чем на берегу, где опасно раскачиваются огромные деревья, где с холмов несутся потоки… Нам угрожает только молния, но позволяю себе надеяться, что мы особого интереса для нее не представляем. Я съежился от холода… Я мечтаю: ночью дождь прекратится, утром взойдет солнце, мы разведем костер и зажарим птицу. У костра мы отогреемся. А пока струйки льются на мою голову, Ного стонет от пережора, я промок до ниточки, которой на моем теле нет. И мечтаю.

Периоды дождей я пережил четырежды. И каждый год первая гроза вызывает в моей памяти тот, первый ливень, который обрушился на меня в ночь после гибели Амара, отрезал меня от «Викинга» и моих товарищей. В моих воспоминаниях об этом ливне большие пробелы. Думаю, из-за психического потрясения, связанного с гибелью Амара; сказалось и падение в ущелье, и голод, и множество других испытаний. Мне трудно выдерживать последовательность в моем повествовании. В цепочку последовательно развертывающихся картин вдруг врывается картинка, не связанная с предыдущими ни сюжетом, ни логикой. Она все путает, сбивает с толку, и я в конце концов сам не могу понять, что после чего произошло.

Поток, подхвативший меня в ущелье после падения, когда я лежал без сознания; дерево, которое несло меня по реке, мои соседи по несчастью — обезьянки и малый Гривастый…