Возвращение Заратустры

Кто из вас настолько крепок руками, чтобы в одной из ладоней раздавить сырое яйцо? Посмотрите: всякий птенец ломает его изнутри. Зачем яйцо таково?

Кто из вас имеет настолько прочные когти, чтобы содрать ими толстейшую кору у основания дерева? Посмотрите: спящая почка, просыпаясь и превращаясь в побег, пронзает её изнутри. Зачем кора такова?

Были времена, когда говорил Заратустра: “Поистине, советую вам: уходите от меня и защищайтесь против Заратустры! И ещё того лучше: стыдитесь его! Может, он вас обманул”.

Но чтобы бежать от Заратустры, должно прежде самому стать побегом — тогда пронзишь кору его изнутри.

И чтобы улететь от Заратустры, должно прежде самому стать птенцом — тогда сломаешь яйцо его изнутри.

Итак, зачем же писанное мною таково? Затем, чтобы, разорвав белые нитки, разлететься на куски и рассыпаться в прах!”

Так писал Заратустра.

Об ошибках

Был некий человек, прочитавший написанное Заратустрой и сказавший:

“Я не поборник вечных истин и не противник тонких мест. Но вот, я нашёл у Заратустры три ошибки. Что с ними делать?”

“Что это за ошибки?” — спросил Заратустра.

“Вот первая из ошибок. В главе “Об отбросах” написано у тебя, что папоротники, умирая, оставляли по себе торф. А ведь они оставляли уголь. Должно быть, Заратустра плохо знает историю Земли”, — сказал человек.

“Заратустра тогда был ещё маленьким и мало что запомнил. Поэтому спасибо за сведения из первых рук”, — ответил Заратустра, нашёл в листах ошибку и исправил её. Затем сказал он:

“Бывают ошибки, которые ещё можно исправить. Не ошибками следует их называть, но попытками или пробами”.

“Что ж, вот вторая ошибка Заратустры. “В аптеке в очереди за презервативами”, писал ты, но разве презервативы продаются отдельно от прочего? Или очередь за ними стоит отдельная?” — сказал человек.

“А разве в товарные свойства презерватива входит несгибаемость?” — ответил Заратустра. Затем добавил:

“Две ошибки рядом — это много. До того рядом, что одну из них ты не заметил, и до того много, что, считая найденные тобой прочие, это половина всех ошибок. Но тогда две ошибки рядом — это не ошибки, а новый миф. Или, если тебе так удобно, анекдот”.

“Что ж, вот третья ошибка Заратустры. “Лёд, что в зимнюю стужу скалывают ломом с покрытых им дорожек”, — писал ты. И это ошибка стиля, ибо непонятно, чем же из двух покрыты дорожки”, — сказал человек.

Заратустра взял рукопись и нашёл в ней указанное место. И слова, сказанные на это Заратустрой, были словами искренней благодарности человеку.

Благодарности — ибо то была новая задача. Слова “покрытых им” ложились в ритм, и ломать его не следовало. Заменить ли лёд наледью, стужу холодом, а “им” — “ей”? Или же “покрытых им” на “оледеневших”?

И решив эту задачу, вставил Заратустра в рукопись нужное слово и сказал так:

“Я люблю свои ошибки за то, что они вовремя приходят и вовремя уходят. И я напишу об этом”. И написал так:

“Блаженны те, кто ошибся, ибо их есть путь к совершенствованию.

Блаженны укоряемые, ибо всякий укор станет им рукою помощи — и уже есть, имеющий уши да слышит.

Блаженны совершающие всякий раз одну ошибку, ибо не совершают вторую — признать первую поражением и крахом. Воистину, каждая их ошибка — новинка на рынке ошибок!

Некоторые слышали или читали об англичанине, развесившем свои шары. Теперь к его фамилии приставлены приставки, а где их нет — числа, и пишут её на ламповом стекле.

Чем же любопытны шары этого англичанина? Тем, что служили своего рода укоризной паровому котлу. Ибо стоило ему ошибиться в давлении, как шары поднимались либо опускались на стержне, давая отмашку: вот тебе, котёл, обратная связь!

Заратустра писал как-то, что живое — всего лишь движение. Он написал — а вы и поверили? О, нет! Живое — всего лишь обратные связи.

Посмотрите: найдётся ли в мире такое живое — да и просто живущее своей жизнью, — что не развесило бы, подобно англичанину, свои шары?

Воистину, даже отхожее место в городских квартирах развесило свои шары. Ибо сливной бачок его наполняет себя, когда пуст, и не наполняет, когда полон. Так бачок живёт своей жизнью.

Однажды ко мне пришёл человек и принёс с собой своё горе. “Люди меня не понимают, — сказал мне он, — ах, я такой тонкий и такой творческий, а люди этого не ценят”.

Вы скажете, тонкое создано делать выбор и отделять? Тончайшее создано управлять, скажете вы? О, сколь многим ещё не хватает собственной тонкости, чтобы различить чужую тонкость и чужую болезнь! Ибо человек этот спутал тонкость с болезнью и творчество с кашлем и отрыжкой.

Я пошёл за этим человеком в город, и следуя за ним по пятам, видел, как наступает он на ноги прохожим. Ибо человека поглотили его тонкость и творчество. И видел я, как он наступает на грабли и как бьётся он о придорожные столбы. Ибо поглощён он был тонкостью и творчеством.

И я, забежав вперёд, бросился к человеку и обнял его, ибо видел его насквозь и чуть жалел. И воскликнул я: “О, как я тебя понимаю!” И человек, не узнав меня, отшатнулся и испуганно пролепетал: “Ты тоже врёшь. Все всегда врут”.