Возвращение живых мертвецов

Тут мысли Армена приняли совершенно другое направление. Он думал о том, что  совсем неплохо было бы пригласить в Москву всех своих родственников, которые еще  не успели переехать в столицу, и родственников своих родственников, и родственников  родственников своих родственников, и…

«А Славик… – подумал Армен, – что Славик. Он человек в законе, но если я и мои  ребята сможем превращаться в невидимок, как эти вот… Тогда для нас законы перестанут  существовать… Эхе-хе… Любые законы хороши только тогда, когда не имеешь возможности  диктовать свои… Завтра утром на заброшенном стадионе… А ребят с гранатометами  надо поставить – на всякий случай. Если что – ба-бах и дело с концом. Место там  глухое…»

Петр Иванович очнулся и понял, что абсолютно ничего не помнит из того, что было  накануне.

«Нажрался я, что ли? – удивленно подумал он. – Да вроде уже прошло то время,  когда я так напивался, чтоб ничего не помнить… Ага, помню с Витькой поехали куда-то…  Куда мы с ним поехали… Ни хрена не помню. А где это я, кстати, нахожусь?»

Перед глазами Петра Иванович из полумрака выплыл низкий потолок – белый, сплошь  покрытый змеящимися трещинами.

«Явно не дома, – подумал Петр Иванович, – может, в вытрезвителе? Да их отменили  уже несколько лет назад. Нет, что-то здесь не так. Надо встать и осмотреться…»

Петр Иванович попытался встать, но не смог.

– Что это еще за новости? – хотел грозно рявкнуть он, но не смог даже пошевелить  языком.

У него не получилось даже повернуть голову, чтобы лучше рассмотреть комнату, где  он находится; более того – Петр Иванович вдруг понял, что он совершенно не  чувствует своего тела.

«Это сон, – почти теряя сознание от ужаса, подумал Петр Иванович, – просто сон.  Закрою глаза. Потом открою их – и все пройдет… Я окажусь дома в своей кровати –  рядом с любимой Риммой Михайловной, чтоб она сдохла…»

Но веки не слушались Петра Ивановича – перед его глазами стоял белым потолок,  переплетенный змеями трещин.

«Что же это такое… – катились в голове Петра Ивановича коротенькие и легкие, как  высушенные горошины, мысли, – что со мной? Почему я не такой, как всегда. Почему  я не чувствую своего тела… А, может быть, никакого тела у меня уже нет! – вдруг  толкнулась одна из горошин в воспаленный мозг Петра Ивановича, – ничего нет – ни  рук, ни ног, ни туловища… Только голова… Нет, головы тоже нет – я и говорить не  могу и глаза закрыть не могу… А чем же я тогда думаю… И, если я вижу, значит у  меня есть глаза?»

Тут гулкая пустота повисла в сознании Петра Ивановича и начала медленно таять, а  когда она растаяла окончательно, Петром Ивановичем уже овладела ясная мысль:

«Я умер, – догадался он, – я умер и поэтому у меня нет тела… А комната, где я  нахожусь – это морг. Черт возьми, говорил же я этому придурку Витьке, чтобы не  гнал так машину. Сам же и накаркал себе смерть – сам же говорил в машине про  морг… А что, интересно, с самим Витькой произошло? Он тоже умер или теперь в  больнице? А, может быть, его даже не поцарапало – бывают же такие случаи…»

Если бы Петр Иванович владел бы своим природным голосовым аппаратом, он сейчас  завыл от охватившей его смертельной тоски и неописуемой зависти к Витьке, который  сейчас, должно быть, живой и ходит по земле в то время, как сам Петр Иванович –  человек, безусловно, много более значимый для общества, чем этот никчемный  Витька – лежит в ячейке городского морга.

«Сука, – яростно подумал Петр Иванович, – поганая сука! Но почему я? Я – почему?»

Тут потолок затуманился перед глазами Петра Ивановича.

Глава 4

Уже вполне стемнело, когда шофера Витьку, скованного наручниками, вывели из  машина два автоматчика.

– Прямо стой, – приказал ему кто-то, Витька послушно выпрямился, успев, впрочем,  оглянуться по сторонам.

Более десяти человек окружали его – люди в милицейской форме, в военном камуфляже  (сотрудники того самого отдела вневедомственной охраны, – догадался Витька) и  люди в штатском, на лицах которых все равно прекрасно читался синий штамп  ментовской печати – как на раскрытом удостоверении.

– Давай-ка, иди сюда…

Витька обернулся на голос и увидел того самого опера, который допрашивал его в  кабинете несколько часов назад.

Витька двинулся к нему. Автоматчики следовали за ним неотступно. Люди вокруг  Витьки перебрасывались короткими фразами, значения которых Витька не вполне  понимал. Он – после долгих часов в переполненной урками камере, где с него  успели снять связанный женой свитер и дорогой кожаный ремень – перестал в полной  мере воспринимать действительность.

И теперь… Он даже не заметил, как освободили его руки, скованные за спиной, но  тотчас же приковали к одному из автоматчиков.

– Ну что, друг, – проговорил опер, – давай показывай, где она находится, твоя  дача. На которой – как ты говоришь – проживает страшный бандит с пистолетом и  золотыми цепями – тот самый, что похитил Петра Ивановича.

Опер, широко ухмыляясь, оглянулся по сторонам, но никто из присутствующих его  веселья не поддержал.