Возвращенная драгоценность. Китайские повести XVII века

Бредешь по горам,
по густым лесам —
Песнь дровосека разносится там,
летит с небесных высот.

Переправой речной

проходишь порой —
Слышен рыб разговор немой
в глубинах туманных вод.

Если деревню встретишь в пути,

Спешишь на сельский рынок зайти.

Смутно виднеются вдалеке

ивы и старый вяз.
Густые кроны надежно укрыли
стройные башни от глаз.

В полях среди облетевших цветов

громко птицы поют.
Как не понять, что в этих местах
люди нашли приют.

Куда ни взглянешь — прекрасный вид,

природа радует взор.
Дороге моей не видно конца —
безграничен земной простор.

Как говорится в подобных случаях, путники закусывали, когда их мучил голод, и пили, когда одолевала жажда; ночью они останавливались на постой, а утром снова отправлялись в путь; ну, а коли прерывалась дорога — в лодку садились и плыли. Не знаю, сколько прошло времени, только однажды под вечер они оказались в округе Цайчжоу[167]. Смотрят и видят:

Землю туман укрыл
на многие ли окрест.
Но ярко сияют звезды
со всех Девяти Небес[168]

.

В округе не счесть постоялых дворов —

путников ждут они.
В святых семиярусных ступах
светят ночные огни.

Крыльев взмах —

птица впотьмах
Укрыться на ночь спешит
в густых древесных ветвях.

Быстр и легок

пятицветный челнок.
Последние всплески весла —
берег уже недалек.

С ближних пастбищ гонит пастух

крестьянский скот на ночлег,
Окончив лов, спешат по домам
рыбаки трех окрестных рек.

Много купцов

из разных краев.
Крестьяне в дома их зовут ночевать,
пищу сулят и кров.

Чуть только восход —

рожок запоет,
Новый день возвещая,
в дорогу всех позовет.

Путники заметили постоялый двор, в котором можно было найти приют на ночь. Гостиничный слуга проводил их в просторную комнату, где Ван Цзи сложил скарб — коромысло с узлами. Уставший сюцай потребовал горячей воды для омовения ног, после чего вместе с своим челядинцем совершил вечернюю трапезу и сел отдохнуть, а потом велел Ван Цзи зажечь огонь и готовить постель — ведь поутру надо было снова трогаться в путь. Ван Цзи, застелив хозяину ложе, улегся подле него на полу и сразу же уснул. Сюцай стал раздеваться, собираясь последовать его примеру. Улегся и тотчас почувствовал какое-то неудобство — будто что-то ему мешает. Где же тут заснешь? Лампа, прикрепленная на стене, продолжала мерцать. Юноша, поднявшись с ложа, откинул циновку и под ней обнаружил матерчатую сумку. Развязал и видит внутри парчовый мешочек, а в нем кучка жемчужин, пересчитал их — целая сотня. Сюцай положил их в дорожный сундучок и снова улегся.

Забрезжил рассвет.

Ранний туман опустился
на заброшенные пустыри.
Степь едва розовеет
в первых лучах зари.

Крестьяне с мотыгами

выходят в поля.
Меркнет луны сиянье,
окутана тьмой земля.

Ткачиха уже проснулась —

Челнок на станке стучит.
Трепещет небесный полог —
солнце-ворон[169] вот-вот взлетит.

Спит пастушонок,

позабыв, что вставать пора.
Торопятся женщины —
шелкопрядов кормят с утра.

Пес дровосека играет у хижины —

слышен лай за версту.
Сладко дремлет отшельник-монах
в своем отдаленном скиту.

Рассвело. Сюцай встал с постели и умылся. Ван Цзи принялся складывать пожитки, а Линь вышел из комнаты, чтобы найти хозяина.

— Кто передо мной спал в этой комнате? — спросил он.

— Какой-то богатый купец, — ответствовал хозяин постоялого двора и назвал имя.