Приоткрыв окно, Карен обернулась и тем предоставила прекрасную возможность завладеть тонкой белой рукой. Пальцы были как ледышки.
Захваченная врасплох, она жалобно проговорила:
— Ну, кто мог знать, что в сентябре будет такой холод?
— Любой, кто живет в Колорадо, — поддел он ее.
В это время года погода менялась быстро и непредсказуемо. В горах, где они совсем недавно в душный и теплый день занимались любовью в бунгало, на вершинах уже лежал снег.
Он помнил тот день во всех интимных деталях и в цвете. Карен, как он подозревал, тоже.
Когда он не отпустил ее руку, она бросила на него быстрый взгляд, по-полуночному мягкий, но одновременно полный внезапного и сильного сексуального напряжения. Однако он только осторожно всунул ее руки в свои старые овчинные варежки. На ней они казались огромными, как боксерские перчатки, и она хихикнула, не сводя, однако, с него глаз.
Гроза уходила на запад. Но новые молнии чертили восточный край горизонта. Вид за окнами снова отвлек ее внимание.
— Сделано из снов? — прошептал он.
Она повернула голову.
— Разве ты не чувствуешь это тоже?
Он мог чувствовать редкую неустойчивость ее настроения.
— Что, если ты могла бы сделать сны реальностью, мое солнышко? Представь себе, просто для забавы, что ты можешь поехать куда угодно, делать то, что всегда хотела делать…
Она закрыла глаза — ей нравилась эта игра.
— Если бы я могла путешествовать, я бы поехала на Дальний Восток. Особенно в Китай. И если бы я могла делать то, что действительно хотела…
Она быстро открыла глаза и напряглась:
— Ты будешь смеяться.
— Не буду.
— Это просто глупая мечта… Ничего грандиозного или увлекательного. Даже ничего особенно интересного…
— Скажи мне.
Она поколебалась.
— Когда мы были в школе, я не знала никого, ни одной девочки, которая хотела бы стать учительницей. Выбрать в качестве карьеры преподавание было слишком уж старомодным женским стереотипом. Но я всегда хотела заниматься детьми и историей. Это просто…
Она сделала жест рукой.
— Я наблюдаю наших собственных детей. Они думают, что история — это не больше, чем запоминание сухих старых дат, и она их не касается. Но это не так, если их правильно учить. Многое в истории состоит из рассказов об ошибках, которые мы не хотели бы совершать снова. И детям нужно знать, что существует огромный мир, другие ценности и культуры, люди с такими же проблемами, как у нас, но с иными идеями об этих проблемах.
Она запнулась, как будто в ужасе обнаружила, что говорлива, как горный ручей.
— Продолжай, — попросил он.
— Я люблю детей, — сказала она, как бы оправдываясь.
Как будто это было для него шокирующим открытием. В комнате, где среди сотни людей был хоть один годовалый малыш, Карен инстинктивно тянуло к нему. В век, когда большинство родителей ежилось от одной мысли о сборище подростков, ее двери всегда были широко открыты. Малыши, с тех пор как он ее знал, всегда слетались к ней как мухи на мед.
— Это только старый, пустой сон, — заверила она его с коротким смешком. — Что-то, о чем я любила думать. Много лет назад.
Он не мог отвести взгляд от ее лица.
— Это больше для тебя не важно, мм-м?
— О Боже, нет. Грех жаловаться, я имею хорошо оплачиваемую работу, надежно обеспеченную и с будущим. Какое впечатление произведет на детей, если я вдруг все это безответственно брошу в обмен на абсолютную неопределенность. А, Крэйг?
— Я слушаю. Но ты начинаешь дрожать. — Проблему холода можно было легко решить, включив двигатель и отопление. Вместо этого он поднял консоль между сиденьями и потянул ее к себе, что решало более критическую проблему: придвинуть ее поближе. Кара не начала сразу же возражать, когда ее посадили на колени, она ведь замерзла. А он продолжал говорить:
— Ты никогда не думала вернуться в колледж?
— Слушать курсы время от времени, конечно. Но дойти до диплома…
— Невозможно найти время, — закончил он фразу.
— Вот именно. Я на работе с восьми до пяти. Есть работа по дому. И самое важное…
— Самое важное, что в тебе нуждаются дети.
— Да.
— И ты много делаешь для своих родителей. Мать зависит от тебя, особенно с тех пор, как твои сестры уехали из штата. Если все это сложить, у тебя сейчас едва ли есть свободная минута. Не говоря уж о возвращении к учебе.
— Невозможно. И зачем мы, собственно, еще об этом говорим? Мы же говорили о праздных мечтах, помнишь. Идея была глупая. — Улыбнувшись, она прибавила: — Ну началось, Риордан?
— Я просто пытаюсь тебя согреть.
Он распахнул куртку и притянул ее поближе.
— Почему-то я не доверяю твоим альтруистическим мотивам?
— Не потому ли, что ты иррационально подозрительна?
Он потерся щекой об ее макушку. Глаза ее были полны огня, когда она говорила о детях и о преподавании. Ему стало больно за нее, за мечту, которую она так долго подавляла. Он сознавал теперь, как часто с ним, с детьми, с ее семьей Карен ставила нужды всех и каждого выше своих собственных.
— Вам не о чем беспокоиться. Я обо всем позабочусь.
— Когда твоя рука прокрадывается под мой жакет, это заявление как-то не вызывает доверия.