Мы бродили по замёрзшему лесу, и нам казалось, что мы такие, какие есть, готовые в морозной тиши встретить скончание веков.
А потом ты уехала. Разлукой навалилось пространство, которое рождает обстоятельства, и время, которое сильнее географии. Ты уехала, оставляя утешением скупо вспыхивающие картинки, строки выцветших писем и смутную надежду на повторенье. Философы, как шулера, дёргают рецепты из рукавов: в чудо повторенья, в то, что расставание предполагает встречу, верил Кьеркегор. А почему бы и нет, разве не чудо способность к любви, разве не диво наша вера в иллюзию?
Прежде чем окунуться в небытие, любовь, как и всё земное, проходит путь мелочей. Отряхивая прах страстей, она приближается к архетипу, достигая его в памяти о любви - единственном убежище, где её не разъедает привычка, не опошляет суета, не оскверняет томление плоти. Роман предполагает действие, образ - созерцание. Я смотрю сейчас в зеркало, чья незамутнённая чистота воскрешает у меня метафоры буддистов, и мне кажется, что память о любви не реквием, а лишь прелюдия.
«В памяти нет времени, - думаю я, - вечность хранит все мгновенья, и значит, где-то в небесном музее, в неприметном уголке и сейчас пребывают взявшиеся за руки ты и я, рождественский мороз и скачущая по дереву птица».
Искусство бога
Что делал король-дядя, когда Гамлет убивал Полония? Где была в это время Офелия? Чем занимался Свидригайлов, когда Раскольников шёл к процентщице? Этого не знали ни Шекспир, ни Достоевский. Жизнь - театр. Но только Бог видит всё. Наши несовершенные глаза воспринимают её фрагментарно, выхватывают куски, разбивают на эпизоды, промежутки между которыми заполняет воображение. Искусство во всём опирается на этот принцип. Исчезая за кулисами, актёры выпадают из времени, умирают, чтобы воскреснуть в следующей сцене. Так разворачивается действие - ряд картин, выбранных постановщиком. Но пьесу, где нам отпущены краткие роли, мы видим иначе - изнутри, мы лишены возможности оценить её замысел и можем лишь смутно гадать о развязке. Поэтому нас так и завораживает искусство - выдумка, представление, в котором можно наблюдать историю от начала до конца. Оно позволяет на мгновенье ощутить себя Богом, почувствовать себя всеведущим. В этой упрощённой модели нам открываются тайны, недоступные в повседневности.
Жизнь и театр одинаково привязаны к наблюдателю. Но взгляд с небес иной, чем с земли: нам доступна одна сцена, всевидящему оку - все. Пропадая для читателя, герои возникают через несколько страниц. В книге, которую читает Бог, действия героев синхронизированы, там не существует второстепенных персонажей, в Божественном повествовании каждый становится главным.
Одновременно следить за происходящим в разных пространствах можно, совмещая их подмостки. Такая модель искусства, вероятно, осуществится в будущем. Однако в кино, наиболее техноцированном из искусств, её можно представить уже сегодня. На нескольких экранах параллельно разворачиваются события, в центре которых находится каждый из персонажей - фильмы, снятые их глазами, складываются в мегафильм. Таким образом можно видеть Офелию в момент убийства Полония и Свидригайлова, когда Раскольников вынимает топор. Всё тайное станет явным, исчезнет детективный жанр. В отличие от традиционного искусства, время не будет иметь разрывов, все его тёмные пятна будут вынесены на экран. Но представляет ли такой просмотр интерес? Ведь реализм, претендующий на непосредственное отражение жизни, понятен лишь Богу, для нас он свёлся бы к нестройным, хаотичным картинам вроде сводки новостей, рассыпающихся без замысла художника.
Согласно принципу неопределённости, выбор одной характеристики делает недоступным другие. Глядя в замочную скважину, наблюдатель сужает истинную картину, не в силах её охватить. То же и в искусстве. Вычленяя те или иные стороны бытия, мы погружаем оставшиеся в тень. Поэтому с возрастом всё меньше попадаешься на приманку искусства, разгадав его бесхитростные кунштюки, разделяешь вкусы Бога, предпочитающего непосредственное течение жизни.
Нисхождение к сакральному