Возвращенцы. Где хорошо, там и родина.

Дело дошло до того, что пленум Союза писателей РСФСР в 1989 году провозгласил теоретическую модель расовой чистоты нашей литературы.

Но надо сказать, что наиболее трезвые еврейские головы еще пытались в начале перестройки понять нас и даже поддерживали наши взгляды.

Свидетельство тому письмо журналиста Марка Вилеи— ского, который совершенно иначе воспринял мое выступление на рязанском секретариате 1988 года, нежели оголтелые борзописцы из «Огонька»:

Уважаемый Станислав Юрьевич!

Признаюсь, что я не без раздумий вывел слово «уважаемый». Скажу откровенно — до сегодняшнего дня Вы были одним из наиболее ненавидимых мною людей на земле. Причины — Высоцкий, могила «майора Петрова», Павел Коган с товарищами.

Но сегодня, изучая историю «рязанского десанта», я прочитал в «Лит. России» от 28 октября стенограмму и был изумлен и приятно поражен Вашими мудрыми и правильными словами по еврейскому вопросу.

Ни один из левых либерал-демократических интернационалистов, включая Гранина, Евтушенко, Вознесенского, не сказал этих необходимейших, облегчающих душу и проясняющих ситуацию слов. Вы же, человек из лагеря «заединщиков», подозреваемых (увы, не всегда без оснований) в черносотенстве, подтвердили, что человек еврейского происхождения может быть фактически русским. Проведенное Вами различие между Шагалом и Левитаном предельно убедительно. Тем самым вы нанесли удар по антисемитизму, за что вам глубочайшее спасибо. Я русский человек, еврей по паспорту, не знающий другого языка, кроме русского, думающий и видящий сны на русском языке, женатый на русской, пропитанный Чеховым, Пушкиным. Есениным. Если во мне и взыграет какой-либо национализм, то только русский, но я его старательно подавляю, оставаясь убежденным интернационалистом. Вы пишете, что когда кто— то «отрицает или не замечает еврейскую национальную стихию со всеми особенностями ее исторического развития, то тем самым ожесточает еврейское сознание». Правильно! Но сознание таких людей, как я, ожесточает, прежде всего, нежелание признать нас русскими. Перечитываю, глазам своим не веря, чудесные, золотые слова: «Евреи сами устали от такого двусмысленного состояния, и если мы, русские, протянем руку, они скажут «спасибо». «Спасибо» я Вам и говорю. После сказанного Вами в Рязани, я полагаю, что могу попросить Вас ознакомиться с моей выстраданной рукописью «Легко ли быть евреем, если ты — русский?»

Но агрессивный фланг еврейства не унимался. Жертвенной крови в этот смрадный костер подливал в своих публикациях мелкий писатель, но широко известный идеологический функционер Александр Борщаговский своими кощунствующими причитаниями: «обвиняется кровь, и ничто другое», «недоверие к крови, презрение к крови, ненависть к крови». Он сам хмелел от своих же заклинаний и становился похожим на своего соплеменника, персонажа из замечательного рассказа Исаака Бабеля Нафтулу Герчика, совершавшего в Одессе обряд обрезания плоти иудейским младенцам: