Возврата к старому не будет

Николай шел домой под впечатлением тока и нес четырех птиц, а мог бы настрелять больше. У околицы его догнали Витька и Борис. Витька нес одного убитого косача и хвалился:

– Я влет убил.

А вот Воробью не повезло. Борис ростом был похож на двенадцатилетнего пацана и чем-то напоминал воробья. Он виновато улыбался, оправдывался:

– Если сегодня не повезло, то завтра обязательно убью. Да мы и вышли поздно, проспали. Когда пришли к шалашам, ток уже начался. Кругом раздавалась тетеревиная уркотня. Я и к шалашу не пошел. Витька вопреки осторожности направился к своему шалашу, всех поразогнал, и больше уже не прилетели. А ты вроде стрелял и не один раз? – обратился Воробей к Николаю.

– Да, стрелял. Трех штук убил, а четвертого живым поймал на шалаше.

– Вот это здорово, – сказал Витька. – А мы с тобой, Воробушек, даром сходили. Позавтракаем и пойдем в МТС, нам с тобой надо будет протопать еще семь километров. А ну, покажи!

Николай снял с плеча вещевой мешок, развязал и показал тетеревов. Витька с Воробьем широко заулыбались, говорили:

– Молодец!

На следующее утро на ток Николай не пошел. Витька с Воробьем ушли в час ночи. Принесли они по одному тетереву. Убили токовика, ток разогнали. Больше на том месте тока не стало, да и поблизости нигде не было. Николай несколько раз ходил и возвращался с пустыми руками. Только один раз повезло, убил одного, севшего на сосну, под которой находился шалаш.

Девятого мая, в День Победы, все население деревни собралось на излюбленное деревенское место, где встречали и провожали все праздники. Собрались старые и малые. Еще утром всем было известно, что кончилась война. Те, у кого с фронта было кого ждать, радовались. Говорили:

– Бог услышал нашу молитву. Сейчас придут наши, германцев, видно, совсем побили.

Те, кому некого было ждать, плакали об убитых, на душе у них тоже была радость, сквозь слезы они улыбались и говорили:

– Слава богу, война кончилась.

К обеду в деревню пришел инструктор райкома партии. Правый рукав шинели у него был пуст. Женщины тихонько говорили:

– Вот жизнь, ни одного целого мужчины не встретишь.

Он сделал доклад о победе нашей армии над гитлеровской Германией. Говорил более часа и в заключение произнес:

– Вечная память погибшим за честь и независимость нашей Родины.

После доклада председатель колхоза Пашка, обращаясь к народу, сказала:

– Конец войны – это очень радостная весть. Мы все рады и будем работать не покладая рук уже не на войну, а на благо нашего народа. Но дела в нашем колхозе идут из рук вон плохо. До сих пор мы еще не приступили к посевной, не спахано ни одного гектара, не посеяно ни одной сотки. Правда, осенью мы вспахали под зябь двадцать два гектара. Вручную мне запретили засеивать эту площадь, а тракторов не дают. Не вывезено ни одного грамма навоза под картошку, да и на чем возить. В колхозе одна непригодная для работы лошадь.

Никаких сил больше нет. Ну какой же я председатель – безграмотная баба. Выбрали меня на смех курам. Бабы, давайте переизбирайте меня. Вот Николай немного оправится, изберем его председателем. А то, чего доброго, возьмет и смотается из деревни, да еще вдобавок за собой какую-нибудь девку утащит. Сколько их уже приходило, месяц-два покантуются у родителей, то учиться, то работать уезжают.

Вы знаете, в деревне остались трудоспособны одни бабы, а остальные – старые да малые. Давайте, бабы, делать что в наших силах. Директор МТС Скурихин и разговаривать со мной не желает, говорит: «Ваши пески будут ворочать самыми последними».

Женщины, воспользовавшись паузой Пашки, заговорили все разом:

– Все будем делать, все. Если не дадут тракторов, на себе пахать будем.

Чуть поодаль стояли четыре старика. Старшему из них, Андрею Никулину, было 82 года. Ростиком он был маленький, но старик шустрый, его длинную бороду до сих пор почти не тронула седина. Он хорошо слышал и прекрасно видел. В колхозе со дня организации ни одного дня не работал. Когда колхоз организовался, ему было за семьдесят. Поэтому его никто на работу не приглашал. Колхоз Андрей Никулин называл коммуной, колхозников – безбожниками. Работать в колхозе считал большим грехом. Но без дела он сидеть не мог, плел лапти, пилил и колол дрова. Впрочем, по хозяйству для себя делал все.

Второй – Афоня Данилов, ему было 80 лет. Год назад старик ослеп. Люди ему казались какими-то тенями. Деревенские дома для него сливались в единый бесконечный забор.

Третий – Федор Матвеев, он считался самым грамотным мужиком на деревне. Отец с дядей когда-то оставили ему большое наследство – более двухсот ульев пчел, два дома и так далее. Получил он и образование – окончил гимназию и военное медицинское училище. С детства его не приучили работать физически. Он больше двадцати лет учительствовал. Учил детей в своем доме, отданном под школу. Медициной не занимался, не любил. Все нажитое отцом и дядей прожил. Вступил в колхоз, но почти не работал. Перед войной уехал из деревни на Урал. В 1942 году голод угнал его снова в деревню.