Читаем Возвратный тоталитаризм. Том 1 полностью

Содержимое канала обусловлено средствами и целями передачи. Социальные средства передачи и трансляции – это личный рассказ, технические формы воспроизводства, показ, изложение документов, их анализ, техника эмоционального возбуждения идентификации и сопереживания или пропагандистская суггестия и т. п. Но здесь ключевую роль играет зона (дистанция) коммуникации: если она не выходит за пределы личного свидетельства, то коммуникация прерывается. В качестве фильтров содержания могут выступать идеологические клише, цензурные запреты, ограничения социально-языкового рода, интеллектуальные, риторические, лексические и прочие формы передачи воспоминания, нарратива, а также угрозы санкций за передачу или нарушение стандартов, канонов, правил, норм передачи. Причем эти санкции касаются всех видов каналов. Это могут быть остракизм и отчуждение в личном общении, как за нарушение табу разного рода, так и прямо противоположное – внесение в частно-доверительные отношения ноток официоза и идеологического лицемерия, это может быть фальшь в литературных формах или нарушение риторики преподнесения идеологических схем.

Объемы транслируемого содержания – принципиально разные у разных каналов. Понятно, что личный рассказ о голоде в конкретной деревне или аресте родственника, в атмосфере 1950-х годов не может быть очень большого объема, он может повторяться, уточняться, но сфера жизненных впечатлений не может быть очень значительной, даже если рассказываемый эпизод идет в модусе «так было тогда везде».

Цели передачи или канала всегда адаптированы применительно к функциям канала (средства и объемы передаваемого, соответственно, могут быть разведены только аналитически). Здесь можно выделить такие типы поведения, как поддержание семейной и личной идентичности, научение, групповая и институциональная социализация к нормам и образу существования в малых группах, в больших коллективах и организациях, в формальных институтах, воспитание, пропаганда, расширение пределов воображения, развлечение, переживание экзистенциальных глубин опыта и обозначение его пределов вплоть до полного воспроизводства культурных значений и пластов.

Столь же существенную роль играет апелляция к разным инстанциям достоверности и авторитетности сообщаемого: личные опыт, свидетельства очевидцев, авторитет политиков, общественных деятелей, церковных иерархов, документы, тексты профессиональных историков и пр. Возможности критики опыта (публичные дискуссии) в наших условиях и обстоятельствах предельно ограничены. Поэтому и уровень критической рефлексии относительно предъявляемых критериев действительности прошлого – примером здесь может служить общественная реакция на Катынь или на события «Пражской весны», данные о числе и причинах огромного числа жертв войны, намного превышающего немецкие потери, детали лагерной жизни, цифры об уровне и характере преступности – крайне низок.

Общественная рефлексия имеет место только там, где по разным причинам и стимулам, мотивам действия происходит подхват или спуск рефлексии сверху, инициируемый элитными группами и доходящий до низа, по крайней мере – до школы или низовых организаций «гражданского общества». Либо там, где, напротив, процесс идет снизу – как это было с волной ксенофобии и защитного национализма в 1990-е годы, пойманной и подхваченной властями и аппаратом пропаганды уже при Путине. Можно представить себе и боковые тренды. Чаще, видимо, бывает, что инициатива исходит из некоторых квазиэлитных или бюрократических групп, претендующих на идеологическую роль.

Сопоставляя степень информированности (разговоры) и источники информации, мы можем отметить следующие изменения за 20 лет (табл. 39). Во-первых, идет сокращение сферы прямых свидетельств о массовых репрессиях, увеличивается сфера косвенных, опосредованных знаний или сведений через третьих лиц и институциональные каналы – школу, вуз, причем с уменьшением доли литературы растет значимость телевидения (кино едва ли стоит принимать во внимание из-за практически полного исчезновения массовой киноаудитории за последние 15 лет). То, что падает роль литературы как посредника, как источника знаний о прошлом, причем падает резко – с 58 до 36 %, следует считать принципиально важным обстоятельством: книжная форма – наиболее адекватный и – при прочих равных – более независимый от властей источник, потенциально предполагающий документы или обоснованные аргументы соответствующих утверждений; телевизионная или виртуальная реальность в гораздо большей степени контролируется властями, Администрацией президента и фактически играет роль инструмента политической пропаганды (но и по природе своей СМИ гораздо более ангажированы и менее достоверны, они не предполагают доказательств и систематической проверки содержания).


Таблица 102.2

Откуда вы знаете о следующих вещах?


Перейти на страницу:

Все книги серии Либерал.RU

XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Возвратный тоталитаризм. Том 1
Возвратный тоталитаризм. Том 1

Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова. Опираясь на многочисленные материалы исследований, которые ведет Левада-Центр с конца 1980-х годов, автор предлагает теоретические схемы и аналитические конструкции, которые отвечают реальной общественно-политической ситуации. Статьи, из которых составлена книга, написаны в период с 2009 по 2019 год и отражают динамику изменений в российском массовом сознании за последнее десятилетие. «Возвратный тоталитаризм» – это естественное продолжение работы, начатой автором в книгах «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011). Лев Гудков – социолог, доктор философских наук, научный руководитель Левада-Центра, главный редактор журнала «Вестник общественного мнения».

Лев Дмитриевич Гудков

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

21 урок для XXI века
21 урок для XXI века

В своей книге «Sapiens» израильский профессор истории Юваль Ной Харари исследовал наше прошлое, в «Homo Deus» — будущее. Пришло время сосредоточиться на настоящем!«21 урок для XXI века» — это двадцать одна глава о проблемах сегодняшнего дня, касающихся всех и каждого. Технологии возникают быстрее, чем мы успеваем в них разобраться. Хакерство становится оружием, а мир разделён сильнее, чем когда-либо. Как вести себя среди огромного количества ежедневных дезориентирующих изменений?Профессор Харари, опираясь на идеи своих предыдущих книг, старается распутать для нас клубок из политических, технологических, социальных и экзистенциальных проблем. Он предлагает мудрые и оригинальные способы подготовиться к будущему, столь отличному от мира, в котором мы сейчас живём. Как сохранить свободу выбора в эпоху Большого Брата? Как бороться с угрозой терроризма? Чему стоит обучать наших детей? Как справиться с эпидемией фальшивых новостей?Ответы на эти и многие другие важные вопросы — в книге Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века».В переводе издательства «Синдбад» книга подверглась серьёзным цензурным правкам. В данной редакции проведена тщательная сверка с оригинальным текстом, все отцензурированные фрагменты восстановлены.

Юваль Ной Харари

Обществознание, социология
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Миф машины
Миф машины

Классическое исследование патриарха американской социальной философии, историка и архитектора, чьи труды, начиная с «Культуры городов» (1938) и заканчивая «Зарисовками с натуры» (1982), оказали огромное влияние на развитие американской урбанистики и футурологии. Книга «Миф машины» впервые вышла в 1967 году и подвела итог пятилетним социологическим и искусствоведческим разысканиям Мамфорда, к тому времени уже — члена Американской академии искусств и обладателя президентской «медали свободы». В ней вводятся понятия, ставшие впоследствии обиходными в самых различных отраслях гуманитаристики: начиная от истории науки и кончая прикладной лингвистикой. В своей книге Мамфорд дает пространную и весьма экстравагантную ретроспекцию этого проекта, начиная с первобытных опытов и кончая поздним Возрождением.

Льюис Мамфорд

Обществознание, социология