Возвратный тоталитаризм. Том 1

Такие расхождения в структуре массовых оценок респондентами своей жизни означают, что мы имеем дело с двойной системой координат или двойной рамкой восприятия положения вещей (frame of reference): один план – это общие оценки и перспективы страны, они заданы безальтернативностью государственно-патерналистских установок, символической значимостью деклараций («Россия встает с колен», «мы возрождаемся в качестве великой державы») и верой в постоянные заверения властей в том, что все будет хорошо (в обещания повысить уровень жизни в полтора раза, создать 25 млн рабочих мест в инновационной экономике, увеличить продолжительность жизни в результате «майских указов» президента). Это не просто казенный оппортунизм, вера в лучшее будущее задана гораздо более глубокими слоями советской социалистической культуры и инерцией институтов массовой социализации. Другой план социальных определений ситуации обусловлен практическими интересами частного существования, трезвыми, лишенными иллюзий представлениями, касающимися конкретных текущих дел и забот обыденной жизни. Исходя из них, люди вынуждены считаться только с теми ресурсами, которыми они располагают сегодня, а не с теми возможностями и благами, которые им посулили власти. В перспективе, заданной интересами повседневности, отношение к власти становится сугубо реалистичным, без иллюзий, а потому преимущественно негативным. Оно обусловлено и структурировано давним опытом взаимодействия поколений советских людей с советским же государством, частным бюрократическим произволом, сознанием, что коррумпированное начальство непременно тебя обманет, что государство живет отдельно от людей, выжимая из них все, что может[79].

При этом никаких социально-политических или социально-правовых, моральных механизмов соотнесения этих планов в российском настоящем нет – ни политические партии, ни профсоюзы, ни другие формы коммуникативных посредников разных уровней общественной жизни не предназначены для выполнения подобных функций. Напротив, все усилия действующей власти направлены на разрыв взаимосвязей подобного рода.

Учитывая это обстоятельство, можно сказать, что волна патриотической мобилизации, вызванная конфронтацией с Западом, милитаристской пропагандой, присоединением Крыма, войной в Сирии, охотой на ведьм и пятую колону, поднимала поверхностные слои массового сознания, не затрагивая более глубоких ценностно-нормативных пластов регуляции обычного человека, структуру фундаментальных установок повседневности, сложившихся в постсоветские или – что, видимо, правильнее – в позднесоветские, брежневско-андроповские годы. Такой образ жизни привычен и понятен. Критическое или недоверчивое отношение к власти в практическом плане выступает стабильным негативным критерием оценки изменений, источником фобий нового, другими словами – фактором подавления ориентаций на будущее или стремления к новому, то есть фактором консервации положения вещей, несмотря на хроническое или привычное недовольство условиями повседневного существования. Но именно поэтому разочарование, вызванное нереализованностью ожиданий, поднятых патерналистским государством, обещаниями властей, не затрагивает статус и роль президента, который определяется другим – не повседневным, символическим – планом значений.