Возвышение Королевы (ЛП)

— Это правда, что вы сбежали из программы защиты свидетелей, чтобы присоединиться к экстремистской джихадистской группировке?

— Как вы прокомментируете обвинения вашего отца?

— Вы будете придерживаться своего первоначального заявления или собираетесь его изменить?

— Был ли вам поставлен диагноз антисоциального расстройства, когда вы были молоды?

Их слова сливаются друг с другом, и требуются все силы, что у меня есть, чтобы оставаться в настоящем.

Вспышки камер продолжают отбрасывать меня на одиннадцать лет назад.

— Убийца! Убийца!

Группа людей протестует на обочине дороги. Они держат фотографии женщин, которые погибли из-за отца.

Я узнаю их лица, хотя это было очень давно. Семьи. Люди, оставшиеся позади.

Сара стоит с ними, держа на руках малыша, с которым я видела ее на благотворительном мероприятии. Она пристально смотрит на меня и кричит вместе с остальными.

— Убийца! Мы хотим справедливости!

Один из них бросает в меня гнилыми помидорами, и я закрываю глаза, позволяя им попасть мне в лицо. Я достаю салфетку из сумки и пытаюсь вытереть ее, но они ударяют меня другой.

Слезы щиплют глаза, но я отказываюсь выпускать их и заставляю себя оставаться совершенно неподвижной.

Я заставляю себя впасть в оцепенение.

Это единственный способ пережить подобные сцены.

На третьем помидоре несколько здоровенных мужчин, одетых в черное, окружают меня и Алана. Мы находимся в таком узком кругу, что их рост и развитое телосложение заслоняют прессу и семьи жертв.

Они блокируют все.

Я ошеломленно смотрю, как Джонатан шагает в мою сторону со своей врожденной уверенностью. Облегчение, которого я никогда раньше не испытывала, охватывает меня, когда он обнимает меня за талию и притягивает к изгибу своего тела. Я вдыхаю его древесный аромат, используя его как якорь, отделяясь от окружающего нас ада.

Джонатан поворачивается лицом к прессе и говорит громким голосом, чтобы все могли услышать:

— Это мое первое и последнее предупреждение. Если кто-нибудь снова будет приставать к моей невесте, я подам в суд и уничтожу их в суде.

Затем он ведет меня к ожидающей машине. Мои ноги едва держат меня, и ему приходится приподнимать меня наполовину. Только одно слово застряло у меня в голове.

Я ведь не становлюсь глухой, верно? Потому что я думаю, что Джонатан только что назвал меня своей невестой перед всем миром.

Глава 24

Аврора

Моя невеста.

Моя невеста...

Моя невеста.

Возможно, если я еще раз мысленно произнесу эти слова, они каким-то образом обретут смысл. Но будут ли они на самом деле иметь смысл?

Я не могу перестать пялиться на Джонатана, когда он использует влажные салфетки, которые Мозес передает ему, чтобы вытереть мое лицо и одежду.

Его челюсть сжата, и он кажется сердитым. Это даже не направлено на меня, но я каким-то образом чувствую это всеми своими костями.

— Аврора!

— Ч-что?

Онговорил?

— Я спросил тебя, все ли с тобой в порядке.

Он пристально изучает меня, будто это сможет вывести меня из оцепенения.

Нет.

Поскольку я никак не могу заговорить, я киваю.

— Мне нужны слова, дикарка.

— Я-я в порядке.

Но так ли это? Я так не думаю. Не после бомбы, которую он только что сбросил там, чтобы вся пресса услышала.

— Какого черта ты вообще туда полезла? Почему не сказала мне сначала?

Потому что я думала, что он выкинет что-нибудь подобное. Я имею в виду, не совсем так, но да, что-то похожее.

Я читала о жестоком обращении Джонатана со средствами массовой информации. Он не проявляет к ним милосердия, когда они переступают границы или пытаются сунуть нос в его личную жизнь — или в жизнь его семьи. Однако чем больше он блокирует их, тем больше они становятся одержимыми им.

Он обхватывает рукой мое горло и толкает меня так, что моя спина прижимается к кожаному сиденью. Его древесный аромат проникает в мои легкие, и это все, чем я могу дышать. Его присутствие это все, что я могу видеть. Его прикосновение это все, что я могу ощущать.

Мне нравится, когда он так делает.

— Я жду ответа, — настаивает он, и я знаю, что его мягкая фаза подходит к концу.

Джонатан может быть защитником, но он также обладает безжалостной жилкой, которая требует, чтобы ей повиновались.

— Мне надоело убегать, — бормочу я. — У меня нет причин прятаться. Я не он. Я не мой отец.

Уголки его губ приподнимаются в том, что я принимаю за одобрение.

— И все же, ты больше никогда не станешь действовать за моей гребаной спиной. Если бы у Алана не было знакомых в офисе, мы могли бы не приехать вовремя. Ты знаешь, что это значит, Аврора? На тебя могли напасть.

Я сглатываю.

— Это было бы не в первый раз.

— Черт. — он ударяется о край сиденья. — Это не произойдет под моим присмотром. Никогда. Это понятно?

Я верю ему.

Не знаю почему, но я верю словам, исходящим из его уст, так же сильно, как Лейла верит в свою религию. Он моя религия.

Когда он появился раньше, все, о чем я могла думать, это о безопасности. Странно, не так ли? Что человек, которого я называю своим тираном, также является моим самым безопасным местом.

— Я спросил, это, блядь, понятно, Аврора?

Я киваю.